Общественно-политические взгляды Ш.Л. Монтескье

1. Об обществе и его законах

Как ни важно было для Монтескье исследование общефилософских проблем, однако он принадлежал к тому отряду просветителей, для которых вопросы социологии играли первенствующую роль. Это объясняется не только его личными вкусами, симпатиями и интересами, не только основательной эрудицией в области гуманитарных наук, в первую очередь юриспруденции, истории и политической экономии, но и рядом объективных условий, и прежде всего тем обстоятельством, что Франция стояла перед лицом коренных социальных перемен и ее лучшие и наиболее дальновидные сыны считали своей первейшей обязанностью глубоко проникнуть в саму суть общественной жизни и понять ее решающие движущие силы и закономерности. Не случайно почти все философы-просветители XVIII в. занимались одновременно и философией природы, и проблемами общественного развития - вспомним Дидро, Гольбаха, Ламетри и Гельвеция, не говоря уже о Вольтере. Что касается Монтескье, то он подобно Руссо был социологом по преимуществу и прославился главным образом своими социологическими исследованиями. Монтескье отличался огромным историческим кругозором. Его «Размышления о причинах величия и падения римлян» и «О духе законов» содержат многочисленные сведения по гражданской истории, истории права, государства, быта и семейных отношений. Он отлично знал историю Древней Греции и Древнего Рима, Сирии, Египта и отчасти Китая. Французский просветитель весьма интересовался историей России, Англии, Испании и Португалии. Он глубоко изучил прошлое своей родины. Монтескье систематически обращался к самым разнообразным источникам. Так, в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера он видел не только произведения искусства, но и ценный материал по истории зарождения рабства. Труд Полибия «Всеобщая история» привлекал его как своей фактической стороной, так и рассуждениями о ходе самого исторического процесса. Древний историк Дионисий Галикарнасский интересовал его как автор «Римской археологии». Высоко ставил Монтескье исследования Тита Ливия, сочинения Плутарха, а также, как уже известно, трактаты Цицерона. Невозможно перечислить историков более позднего времени, к которым не обращался бы французский просветитель. Он был замечательным знатоком «Истории франков» Григория Турского, известен его блестящий разбор «Критической истории установления французской монархии в Галии» Жан-Батиста Дюбо.

Обширные историографические познания Монтескье давали ему несравненные преимущества перед многими современниками. Монтескье стремится именно из исторических фактов делать теоретические выводы и обобщения. Если даже его обобщения и страдали нередко коренными пороками, то само стремление разобрать проблемы социальной жизни по существу, изучить прошлое и настоящее как они были и есть на самом деле, а не с точки зрения той или другой отвлеченной программы открывало новую страницу в истории прогрессивной социологической мысли прошлого.

Монтескье, как социолог, быстро завоевал признание во всех странах, его идеи стали знаменем передовой буржуазии в борьбе против религиозных средневековых теорий общества и государства.

Какие же общетеоретические вопросы поставил Монтескье в своих социологических и исторических трудах?

Прежде всего Монтескье стремился подойти к обществу с светской точки зрения, решительно выступал против Августина, рассматривавшего историю как борьбу двух начал - земного и духовного. Не менее решительно опровергал он Фому Аквинского, выводившего власть государя из «божьей воли», утверждавшего, что общественная жизнь зависит в конечном счете от «божественного права». Монтескье, признавая бога в качестве первотолчка вселенной, вместе с тем считал бессмысленностью искать божественное предопределение в социальных явлениях.

Теологический подход к истории, рассуждал Монтескье, неизбежно ведет к фатализму. Если бог всем руководит, то людям ничего не остается, как сидеть у моря и ждать погоды, т. е. быть пассивными созерцателями. Но в XVIII столетии, в период всеобщего брожения умов, в период идейной подготовки буржуазной революции, даже самые умеренные просветители решительно осуждали людей, мирящихся с социальной неправдой.

В работе «О духе законов» Монтескье раскритиковал мировоззрение фаталистов: «Учение о неумолимой судьбе, которая всем управляет, обращает правителя в невозмутимого зрителя; он думает, что бог уже сделал все, что нужно, и ему больше нечего делать» (14, стр. 358).

Не менее фатализма государя опасен фатализм подданных. Простой человек, считал Монтескье, не имеет права поднять топор на своих властителей, но протестовать морально, не мечом, а пером, прибегать к легальным методам защиты своих прав и интересов он не только может, но и должен. Гражданин, примирившийся с деспотизмом, теряет право называться гражданином, он становится рабом и заслуживает презрения. Подводя итог многолетним размышлениям, Монтескье в предисловии к своему главному труду пишет:

«Я начал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии.

Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона» (14, стр. 159).

Таким образом, французский просветитель приходит к выводу, что общественная жизнь представляет собой закономерный процесс, причем законы общества не навязаны ему извне, а существуют в нем самом в качестве внутренней сущности отдельных социальных явлений. В книге «О духе законов» Монтескье высказывает глубокую догадку, характеризуя объективную основу законов как необходимые отношения, вытекающие из природы вещей.

Вместе с тем Монтескье, как и другие просветители, превращает личность в демиурга социальной жизни и видит в социальных законах продукт произвольной деятельности законодателей. Он смешивает закон как юридическую категорию с общественным законом, не зависящим от воли и сознания людей; в его трудах немало субъективно-идеалистических, волюнтаристских определений закона. Так, в III главе первой книги «О духе законов» Монтескье утверждает, что закон - это человеческий разум, управляющий всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа - частные случаи приложения этого разума. Еще более субъективистски звучат формулировки закона в XIV главе девятнадцатой книги «О духе законов», где законы провозглашаются частными и точно определенными установлениями законодателя (см. 14, стр. 416). В «Персидских письмах» Монтескье видит причину всех социальных бедствий в том, что «большинство законодателей были людьми ограниченными, только случайно поставленными во главе других и не считавшимися ни с чем, кроме своих предрассудков и фантазий» (13, стр. 274). Однако порой он чувствует ошибочность этого взгляда. Человеческое общество в таком случае выступает как хаос случайностей, как результат взаимно исключающих друг друга воль. Отпадает, следовательно, идея прогресса, становится невозможной наука об обществе.

Таким образом, поставив вопрос об объективных законах общества, Монтескье, как и все социологи домарксовского периода, не мог последовательно отстаивать свою позицию. Он бьется в противоречиях, социальные законы у него то объективны, то субъективны, т. е. искусственно создаются законодателями. Однако и субъективизм Монтескье имел в те времена антифеодальный смысл. Ведь речь шла в какой-то мере о реабилитации личности, которая почти полностью растворялась в сословно-феодальных отношениях. Монтескье имел в виду не феодального разбойника или «святого» отшельника. Он выше всего ставил личность, которая издает законы в интересах общественного прогресса, в интересах просвещения и культуры, личность, которая таким образом преобразовывает нравы людей. Монтескье подобно другим просветителям полагал, что от господствующих в обществе нравов, обычаев, убеждений зависит вся структура общественной жизни. Поэтому для него проблема закономерности была органически связана с проблемой роли законодателей и с выяснением того места, которое занимают в обществе нравы и нравственные воззрения людей. Монтескье утверждал, что нравы людей определяются, с одной стороны, географической средой, а с другой - зависят от существующего политического строя. Он не занимал здесь монистической позиции. Однако и в том и в другом случае Монтескье устранял религиозную теорию предопределения. В конечном счете нравы людей, согласно Монтескье, вытекают из природы и общественной среды, окружающей человека. Понятие общественной среды совпадало у него с понятием политического строя и господствующего законодательства.

Утверждая, что различие нравов определяется различием географических и общественных условий, Монтескье игнорировал при этом классовые различия. Непонимание классовой структуры современного ему общества - самое уязвимое место в социологии Монтескье и других идейных предшественников буржуазной революции. В этом отношении французскому просветителю было далеко до таких буржуазных ученых более позднего времени, как английские экономисты Адам Смит (1723–1790 гг.) и Давид Рикардо (1772–1823 гг.), пытавшиеся вскрыть экономические основы разделения общества на классы, или французские историки и социологи Тьерри (1795–1856 гг.), Минье (1796–1884 гг.) и Гизо (1787–1874 гг.), стремившиеся подойти к французской буржуазной революции XVIII столетия с точки зрения классовой борьбы. Монтескье видел в борьбе общественных классов лишь борьбу политических принципов. Он предпочитал говорить не о разложении аристократии, а о разложении принципа аристократии, критиковал больше не деспотизм, а идею деспотизма. Однако Монтескье уже чувствовал, что за столкновением идей и принципов скрывается борьба реальных общественных сил. Указывая на отличие принципа демократии от принципа аристократии, он сразу же ставил вопрос о том, что за демократическим принципом скрывается народ, а за принципом аристократии - небольшая кучка поработителей народа.

В книге Монтескье «О духе законов» имеется глава «О стремлении дворянства к защите трона». В ней содержится глубокая мысль о том, что корона находит себе поддержку в дворянстве и что английская знать похоронила себя вместе с Карлом I под обломками трона.

Следовательно, сводя, как и все идеалисты, реальные отношения, господствующие в обществе, к борьбе идей, Монтескье в ряде случаев делал замечательные догадки о необходимости выведения идей из самой жизни. Он признавал, что за идеями скрываются интересы отдельных сословий, а применительно к Франции понимал, что речь идет о борьбе бесправного третьего сословия против двух привилегированных сословий феодального общества - дворянства и духовенства.

Однако, будучи буржуазным идеологом, Монтескье не в состоянии был вскрыть антагонизм, свойственный самому третьему сословию. Он не мог понять принципиального различия между трудящимися и их эксплуататорами, между рабочими мануфактур и владельцами этих предприятий. Не критикуя эксплуататорского строя, как такового, Монтескье вместе с тем решительно осуждал рабство во всех его проявлениях.

Пятнадцатая книга «О духе законов» посвящена критике рабства, причем в понятие рабства Монтескье включает и крепостнические отношения. Наряду с гражданским рабством, которое французский просветитель определяет как безусловную власть одного человека над жизнью и имуществом другого, Монтескье говорит еще о политическом рабстве, т. е. о бесправии граждан перед лицом государства. Таким образом, он выступает здесь против феодально-крепостнического строя, его экономических и политических основ.

Гражданское рабство, утверждал Монтескье, дурно по самой своей природе. Оно приносит вред всему обществу, ибо калечит не только рабов, но и рабовладельцев. Политическое рабство лишает народы элементарных человеческих прав.

Монтескье полемизирует с римским гражданским правом, дозволявшим должнику продавать себя в рабство. Исходя из формально-юридической точки зрения, Монтескье остроумно замечает: неправда, будто свободный человек может себя продать. Продажа предполагает уплату. Но так как купленный раб становится со всем своим имуществом собственностью своего господина, то выходит, что господин ничего не дает, а раб ничего не получает.

Монтескье решительно выступает против права отцов продавать в рабство своих детей. Если человек не имеет права продавать самого себя, заявляет он, то тем менее он может продавать в рабство свое потомство.

Защитники рабства и крепостничества доказывали «благодетельный» характер этих институтов тем, что рабовладелец или феодал дает пропитание зависящим от него людям. Критикуя этот аргумент, Монтескье остроумно заявляет, что в таком случае рабство или крепостничество должно быть ограничено нетрудоспособными лицами. Однако и рабовладельцы и крепостники заинтересованы прежде всего в трудоспособных рабах.

Монтескье опровергает и экономические доводы в пользу рабовладельческих от крепостнических отношений, сводящиеся к тому, что, будучи свободными, люди якобы никогда не захотят выполнять некоторые особо тяжелые работы. Ссылаясь на историю, Монтескье вспоминает время, когда в рудниках действительно работали только рабы или преступники. Но в наши дни, заявляет он, на рудниках добровольно работают свободные граждане и даже любят свою профессию. Монтескье не только высказывает свое отрицательное отношение к крепостничеству, но и излагает положительную программу формального равенства эксплуататоров и эксплуатируемых. Он противопоставляет рабам и крепостным свободных людей, под которыми разумеет тех, кто вправе по собственному желанию выбирать любой род занятий.

Монтескье выдвигает и другой, более убедительный довод против необходимости принудительного труда. Нет столь тяжелой работы, утверждает он, которую нельзя было бы заменить машиной. Совершенные орудия производства, управляемые человеком, дадут всем людям радостную, счастливую и зажиточную жизнь.

Как идеолог молодой прогрессивной буржуазии, Монтескье смело выдвигал идею: техника и наука должны служить историческому прогрессу и содействовать освобождению человечества от наиболее тягостных форм физического труда.

Осуждая феодальные порядки, Монтескье в то же время считал, что они на определенной ступени общественного развития имели смысл. Отсюда его прямое заявление о том, что феодальные законы «причинили бесконечно много добра и зла…» (14, стр. 656). Этим Монтескье сделал робкую попытку увидеть в истории прогрессивный переход от одной фазы к другой, раскрыть поступательное движение общества как некую закономерность. Монтескье полагал, что старый строй объективно себя изжил и должен уступить место новому строю. Однако это должно произойти путем компромисса между аристократией и третьим сословием, с помощью законодателя, от которого всецело зависит будущее. Идеалистический подход к обществу помешал Монтескье занять правильную позицию по такому коренному вопросу, как победа сил прогресса над силами реакции.

Понимая прогрессивное развитие общества весьма поверхностно и ограниченно, Монтескье стремился подойти исторически к истокам общественной жизни. Он попытался ответить на вопрос о конкретных причинах возникновения человеческого общества и происхождения государства. Здесь он целиком в духе теории естественного права (Гроций и Спиноза в Голландии, Гоббс и Локк в Англии) доказывал, что в первоначальном, естественном состоянии люди не знали государства и лишь с течением времени пришли к необходимости его организации. При этом Монтескье примыкал к тем сторонникам естественного права, которые рассматривали первобытную жизнь не как всеобщую вражду и взаимное истребление людей, а как состояние дружбы и мира. Идеализация первобытного человека была для Монтескье формой критики современной ему феодальной культуры.

Первобытным людям, доказывает Монтескье, не было необходимости воевать друг с другом. Наоборот, они были кровно заинтересованы в мирных отношениях. У них не могло также возникнуть и желания властвовать над другими людьми, ибо это желание связано с более сложными отношениями. Поэтому мир, а не война, заключает Монтескье, был первым естественным законом человека. Это утверждение Монтескье содействует разоблачению современных идеологов империализма, которые утверждают, что воинственность - естественное свойство человеческой природы.

Вторым естественным законом человека французский просветитель объявляет стремление добывать себе пищу. Идеалистический подход к обществу не позволяет Монтескье сделать из этого положения соответствующий вывод о решающей роли способа производства материальных благ в развитии общества. Он рассматривает производство только как один из многих факторов, влияющих на жизнь общества. Для Монтескье хозяйственная деятельность людей представляется производной от физиологии человеческого организма. Он утверждает, что одной из причин возникновения общества является чисто биологическое чувство влечения каждого животного организма к животным своей природы, и называет это влечение третьим естественным законом человека.

На основании трех естественных законов Монтескье в духе теории общественного договора выводит четвертый закон - желание жить в обществе, т. е. осознание человеком необходимости создания общества и государства, вытекающее из рациональных способностей человека делать умозаключения и принимать решения.

Большой интерес представляет гениальная догадка Монтескье об отсутствии в первобытном обществе частной собственности. Монтескье заявляет, что, отказавшись от естественной независимости, чтобы жить под властью государственных законов, люди отказались и от естественной общности имущества, чтобы жить под властью гражданских законов. Он рассматривает, таким образом, частную собственность как сравнительно поздний продукт исторического развития. Но, будучи сторонником частнособственнических отношений, Монтескье делает из этого обстоятельства ряд неправильных выводов. Частная собственность является у него следствием общественного договора, т. е. ставится в зависимость от юридических норм. Она превращается им как бы в высшее проявление цивилизации. Монтескье старается доказать, что даже признание примата общественного блага над частным не дает никому права лишить человека хотя бы самой ничтожной части его имущества.

Благоговение перед правом частной собственности, как известно, было характерно не только для Монтескье, но и для большинства французских просветителей предреволюционного периода. Даже Руссо, критикуя крупную частную собственность, хотел увековечить собственность мелкую. Монтескье наивно полагал, что при частной собственности всякий человек может достичь материального благополучия и истинной свободы.

Монтескье был одним из выдающихся идеологов раннего буржуазного гуманизма. Его гуманизм при всей своей классовой ограниченности служит обвинительным актом против современной буржуазии, рассматривающей человека прежде всего как объект эксплуатации. Империалист знает лишь одну жизненную страсть - погоню за максимальной капиталистической прибылью.

Как выразитель интересов молодого класса, идущего к власти, Монтескье был искренне убежден, что защищает интересы всего французского народа. О французской буржуазии того времени В. И. Ленин писал: «Во Франции 1789 г. дело шло о свержении абсолютизма и дворянства. Буржуазия на тогдашней ступени экономического и политического развития верила в гармонию интересов, не боялась за прочность своего господства и шла на союз с крестьянством. Этот союз обеспечил полную победу революции» (8, стр. 77).

Противоположную позицию занимает буржуазия в период загнивающего капитализма. Она проводит антинародную и антинациональную политику и цинично демонстрирует свое неуважение к народным массам.

2. Географизм Монтескье

Подчеркивая объективность некоторых основополагающих законов общественного развития, Монтескье по существу рассматривает их как законы природы (как естественные законы), продолжающие действовать в обществе. Он выступает в качестве одного из главных представителей географической теории общественного развития, т. е. считает географическую среду решающей причиной возникновения и существования различных форм государственной власти и законодательства.

Как известно, многие современные сторонники географической теории придерживаются крайне реакционных взглядов. Они уверяют, что общественная жизнь не может изменяться, если не изменяется географическая среда, а так как последняя изменяется весьма медленно, то «логично» делается вывод о незакономерности социальных революций.

Монтескье рассуждал иначе. Ссылаясь на географическую среду, он лишь хотел доказать, что ход истории зависит не от воли бога, а от чисто естественных причин и что поэтому не религия, а наука в состоянии понять закономерности общественной жизни. Поэтому географическую теорию Монтескье нельзя отождествлять с реакционными географическими учениями эпохи империализма.

Обращение французского просветителя к географической среде играло прогрессивную роль еще и потому, что оно выражало практический интерес молодой буржуазии к развитию материальных производительных сил общества, а следовательно, к использованию естественных ресурсов.

Как выше отмечалось, в труде «О духе законов» имеется ряд книг и глав, специально посвященных природным факторам - климату, почве и др. Так, книга четырнадцатая озаглавлена «О законах в их отношении к свойствам климата»; в ней подробно трактуется влияние климата на характер людей, на их обычаи и нравы, на формы государственного устройства. Книга пятнадцатая повествует «об отношении законов гражданского рабства к природе климата»; здесь Монтескье конкретно связывает проблему рабства с климатическими условиями отдельных стран. Книга шестнадцатая озаглавлена «Об отношении к климату законов, регулирующих домашнее рабство». Аналогичной проблеме посвящена книга семнадцатая. Глава III этой книги подробно анализирует климат Азии. Наконец, в обширной восемнадцатой книге Монтескье пытается ответить на вопрос, как природа почвы влияет на законы.

Придавая особое значение климату, просветитель обосновывает это тем, что характер ума и страсти сердца различны в различных климатических условиях. Холодный климат делает людей физически более крепкими, а следовательно, и более активными, трудоспособными, целеустремленными. Жара приучает к лени, изнеженности, равнодушию. В несколько наивной форме, но исходя из материалистических позиций, Монтескье обосновывает зависимость духовной жизни человека от его физической организации. Логика его рассуждений примерно такова: жара и холод видоизменяют тело; тело в свою очередь действует на дух.

«Холодный воздух, - читаем мы в книге четырнадцатой „О духе законов“ (гл. II), - производит сжатие окончаний внешних волокон нашего тела, отчего напряжение их увеличивается и усиливается приток крови от конечностей к сердцу. Он вызывает сокращение этих мышц и таким образом еще более увеличивает наружные волокна, растягивает их и, следовательно, уменьшает их силу и упругость» (14, стр. 350).

Поэтому в странах с холодным климатом люди крепче, чем в жарких странах. А здоровый и крепкий человек питает большее доверие к самому себе, т. е. имеет большее мужество, большую уверенность в своей безопасности, больше прямоты, меньше подозрительности, политиканства и хитрости. «Поставьте человека в жаркое замкнутое помещение, и он по вышеуказанным причинам ощутит очень сильное расслабление сердца. И если бы при таких обстоятельствах ему предложили совершить какой-нибудь отважный поступок, то, полагаю, он выказал бы очень мало расположения к этому. Расслабление лишит его душевной бодрости, он будет бояться всего, потому что будет чувствовать себя ни к чему не способным. Народы жарких климатов робки, как старики; народы холодных климатов отважны, как юноши» (там же).

Реакционные социологи сделали из этих рассуждений и примеров расистские выводы о превосходстве одних народов над другими. Монтескье как просветитель занимает противоположную позицию. Он считает, что люди равны от рождения, что никакого превосходства одних рас над другими не существует. В благоприятной естественной среде каждый человек в состоянии поступать честно и благородно. Народы южных стран будут поступать на севере подобно северным народам, и, наоборот, северяне, попав в условия жаркого климата, превратятся в изнеженных южан. Наконец, - и это самое основное у Монтескье - он полагал, что в любых климатических условиях умные и просвещенные законодатели в состоянии воспитать вполне достойных граждан. На конкретных исторических примерах французский просветитель показывал, как различные народы то достигали больших успехов в разнообразных областях своей деятельности, то вступали в период разложения. Так, в главе XXII «Размышлений о причинах величия и падения римлян» он говорит о «слабоумии», охватившем некогда даровитых древних греков. В той же главе говорится о некоторых преимуществах арабов по сравнению с римлянами, когда-то бывшими самым одаренным народом. Монтескье неоднократно восхищался достоинствами англичан. При ближайшем рассмотрении оказывается, что его восторг в первую очередь относится к буржуазной конституции Англии.

Чрезвычайно смело Монтескье ставит вопрос о государственном строе, характеризуя влияние на него климата. Из его рассуждений явствует, что королевский деспотизм во Франции находится в полном противоречии с ее климатом, т. е. он противоестествен.

Вместе с тем ссылка на климат имела и оборотную сторону. Она могла привести к оправданию реакционных режимов, якобы отвечающих определенной географической среде. В частности, Монтескье оправдывал политический произвол в азиатских странах, уверяя, что он с неизбежностью вытекает из жаркого климата.

Против этих неверных положений, вытекавших логически из географического подхода к обществу, выступали французские материалисты XVIII столетия с Гельвецием во главе (см. 17, стр. 249–250).

Не меньшую ошибку делает Монтескье, когда говорит о влиянии почвы на социально-экономический строй и нравы людей. Так, по мнению французского просветителя, равнинное положение того или иного государства содействует деспотическому режиму, а гористая местность благоприятствует свободе. Точно так же, Монтескье был глубоко убежден, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континентов. «Острова, - писал он, - бывают обыкновенно небольших размеров; там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой; от больших империй они отделены морем, и тирания не может получить от них поддержку; море преграждает путь завоевателям; островитянам не угрожает опасность быть покоренными, и им легче сохранять свои законы» (14, стр. 395).

Эти доводы Монтескье легко опровергнуть при помощи его же собственных аргументов. Подобно тому как исторические судьбы народов были весьма различны, несмотря на неизменные географические условия, так и неизменное островное положение Англии не помешало ей в одних исторических условиях иметь деспотов, а в других - конституционных монархов, ограниченных в своих правах. На глазах Монтескье менялись социально-политические условия в континентальных странах Европы. А разве сам Монтескье, критиковавший королевский произвол во Франции, не противоречил своей географической концепции? Вот почему географизм Монтескье - уязвимая пята его социологии. И французский просветитель, видимо, сам догадывался, что географические условия многого не объясняют в истории народов. Поэтому он ищет и другие объективные основы развития общества, ставя их рядом с географической средой. В итоге Монтескье, как правильно подметил Г. В. Плеханов, склонялся к плюралистической «теории факторов».

3. О роли экономики в жизни общества

Одной из главных заслуг Монтескье как социолога является его стремление исследовать вопросы экономики. В книге восемнадцатой «О духе законов» Монтескье отмечает, что сама по себе почва еще не дает высокоразвитого земледелия; к земле должен быть приложен интенсивный человеческий труд. Мало того, иногда бесплодная почва служит стимулом для подъема хозяйственной жизни, а в свою очередь благоприятная для земледелия природная среда делает людей более ленивыми, инертными, неспособными развивать свои производительные силы. В итоге Монтескье до некоторой степени критикует распространенные в то время взгляды физиократов, утверждавших, что богатство страны целиком зависит от богатства природных условий. Глава VI книги восемнадцатой как бы специально направлена против физиократов. Она озаглавлена «О странах, созданных трудолюбием людей».

В «Теориях прибавочной стоимости» К. Маркс, отмечая исторические заслуги физиократов, в то же время указывал на их главный методологический порок - сведение социальных отношений к законам природы, непонимание качественных особенностей общества и его закономерностей.

Солидаризируясь в ряде пунктов с физиократами, пропагандируя географическое понимание истории, Монтескье вместе с тем, пусть неуверенно и половинчато, демонстрирует специфику социальной жизни, наличие в ней качественно новых процессов по сравнению с естественной средой. В главе VII той же книги «О духе законов», носящей заголовок «О делах человеческих рук», Монтескье рассуждает о том, как благодаря трудовой деятельности люди сделали землю более удобной для обитания. «Подобно тому как есть народы-разрушители, - восклицает Монтескье, - причиняющие зло, которое переживает их самих, есть и народы трудолюбивые, творящие добрые дела, которые не погибают вместе с ними» (14, стр. 396).

В главе VIII («Общее соотношение законов») мы находим у Монтескье замечательную формулу: «Законы очень тесно связаны с теми способами, которыми различные народы добывают себе средства к жизни» (14, стр. 396. Курсив мой. - М. Б.).

К сожалению, французский просветитель не смог развить это положение. Он сплошь и рядом придает производственной деятельности не столько экономическое, сколько моральное значение.

Немалую ценность представляют некоторые выступления Монтескье в пользу меркантилизма - экономической теории, которая, по словам Маркса, представляла собой первую теоретическую разработку капиталистического способа производства. Подобно меркантилистам Монтескье главное внимание уделяет вопросам торговли, проблеме обращения, а не производства. По мнению Монтескье, источником прибыли является продажа товаров по более дорогой цене. Отсюда внимание Монтескье к быстрейшему развитию внешней торговли, ее активному балансу. Из развиваемых Монтескье положений о решающей роли торговли следовал вывод: если Франция будет больше продавать товаров, чем покупать, то она превратится в самую богатую страну. Изучая историю Римской империи, Монтескье приходит к выводу, что наиболее печальным результатом падения былого римского могущества явилось разрушение внутренней и международной торговли. Варвары, рассматривавшие торговлю как грабеж, отбросили человечество далеко назад. Открытие Америки Монтескье рассматривает с точки зрения все тех же торговых интересов и в этой связи критикует испанцев, видевших в новых землях лишь предмет завоевания.

Исключительный интерес представляет двадцать вторая книга «О духе законов», целиком посвященная проблеме денег. В ней деньги определяются как знак, выражающий ценность всех товаров. В вопросе о деньгах Монтескье пытается преодолеть точку зрения меркантилизма. Он один из создателей так называемой количественной теории денег, согласно которой величина стоимости денег определяется их количеством в сфере обращения. Критикуя количественную теорию денег, Маркс писал в «Капитале», что она исходит из нелепого предположения, что «товары вступают в процесс обращения без цены, а деньги без стоимости, и затем в этом процессе известная часть товарной мешанины обменивается на соответственную часть металлической груды» (3, стр. 134).

При всей ошибочности количественной теории денег Монтескье она была известным шагом вперед по сравнению с традиционными взглядами меркантилистов, рассматривавших золото как единственное воплощение богатства.

Значительный интерес представляет попытка Монтескье проследить историю денежного обращения. В частности, он отмечает, что древние афиняне не знали употребления металлических денег и пользовались вместо денег быками, а римляне - овцами. В непрерывном росте количества золота и серебра Монтескье видит одну из главных задач цивилизации. А этот рост обеспечивается внешней торговлей. Поэтому он хвалит Англию за то, что вся ее политика определялась в конечном счете интересами ее внешней торговли. Английский народ, говорил Монтескье, лучше других народов сумел воспользоваться выгодами торговли.

Выступая с апологией внешней торговли, Монтескье видит в ней самый могучий фактор общения между народами. Естественное действие торговли, заявляет французский просветитель, - склонять людей к миру, ибо между двумя торгующими друг с другом народами устанавливаются взаимная зависимость, заинтересованность и дружба. Он отмечает и другие достоинства торговли:

«Дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости; это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой - тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей.

Совершенное же отсутствие торговли приводит, наоборот, к грабежам, которые Аристотель относит к числу различных способов приобретения» (14, стр. 433).

Вместе с тем Монтескье видит и отрицательные стороны торговли. Купцы, продающие друг другу товары, заражаются духом торгашества, начинают ценить личные, корыстные интересы выше общественных. В труде «О духе законов» Монтескье пишет:

«Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. Мы видим, что в странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Малейшие вещи, даже те, которых требует человеколюбие, там делаются или доставляются за деньги» (14, стр. 433).

Наряду с признанием роли торговли Монтескье уделяет серьезное внимание развитию промышленности. Его интересуют многочисленные технические изобретения, дающие возможность повышать производительность труда. Одна из глав труда «О духе законов» посвящена способам поощрения промышленности. Монтескье предлагает назначить премии наиболее отличившимся в своем деле земледельцам и ремесленникам. Эти меры, по его утверждению, будут хороши для любой страны.

Сравнивая доходы землевладельцев с доходами промышленников, Монтескье пытается обосновать особые преимущества индустрии. «Обрати внимание, - пишет он, - каких размеров достигают доходы от промышленности. Капитал, вложенный в землю, приносит своему владельцу только двадцатую часть своей ценности, а художник, затратив красок на один пистоль, напишет картину, которая принесет ему пятьдесят пистолей. То же можно сказать о золотых дел мастерах, о рабочих, изготовляющих шерстяные или шелковые ткани, и обо всех вообще ремесленниках» (13, стр. 227). Однако в целом Монтескье неправильно отдает приоритет торговле.

Как ни ограниченны экономические взгляды Монтескье, они были направлены против феодальной замкнутости и ставили своей целью развитие торговли и промышленности.

4. Учение о праве и государстве

Накануне уничтожения феодального государства французская буржуазия прежде всего задумывалась о природе государственной власти. У Монтескье проблема происхождения и развития государства занимает немалую долю среди других социологических проблем. Он не верил в зависимость государства от божественного произвола: теоретически признание божественного происхождения власти привело бы к самым плоским теологическим взглядам «отцов церкви» и Фомы Аквинского, политически же навеки оправдывало бы деспотизм в любых его проявлениях. Можно ли выступать против государственных порядков, сколь несправедливы и скверны они ни были, если они «от бога»? Поэтому просветители, в их числе Монтескье, исходили из договорной теории, утверждая, что политический строй создается не потусторонними силами, а людьми и в интересах людей. Придавая особое значение биологическим и географическим предпосылкам возникновения государства, Монтескье вместе с тем был убежден, что в конечном счете государство - продукт человеческого разума. Люди поняли, осознали, что вне государства они не смогут нормально существовать и развиваться, и поэтому они предпочли государство естественному состоянию.

При всей ограниченности такого подхода к обществу и государству он имел серьезное прогрессивное значение в борьбе с феодальноцерковными учениями.

Не менее решительно выступил Монтескье против теорий, отождествляющих власть государя с властью отца. Нельзя судить о государственном устройстве, доказывал просветитель, по аналогии с семейными отношениями. Крестьяне отнюдь не являются детьми своих феодалов, а их феодалы не похожи на родителей.

«Основываясь на том, - читаем мы в книге первой „О духе законов“, - что отеческая власть установлена самой природой, некоторые полагают, что правление одного - самое естественное из всех. Но пример отеческой власти ничего не доказывает, ибо если власть отца и представляет некоторое соответствие с правлением одного, то власть братьев по смерти отца или по смерти братьев власть двоюродных братьев - соответствует правлению нескольких лиц. Политическая власть необходимо предполагает союз нескольких семейств» (14, стр. 167).

Современные реакционные французские историки и философы объявляют Монтескье идеологом провинциальной знати. Но ведь именно провинциальная аристократия любила обосновывать свои привилегии патриархально-семейными традициями. Монтескье же высмеивал эти традиции, выступал как выразитель интересов поднимающегося третьего сословия, как борец против феодально-сословного строя.

Будучи представителем правого крыла просветителей, Монтескье не верил в силы и способности народных масс, в их революционный энтузиазм. Но ведь даже просветитель-демократ Руссо, искренний пропагандист народного суверенитета, оставлял за трудящимися сравнительно ограниченные функции в общественно-политической жизни. Тем меньше было оснований для защиты народоправства у Монтескье. Однако, пусть ограниченно и формально, он все же утверждал, что государственная власть существует для народа и соответствует характеру народа. Ему был ненавистен строй, в котором народ безмолвствует. Монтескье полагал, что в отдельных случаях у народа можно и даже должно учиться.

Монтескье указывает на три основные формы государственной власти, которые, по его мнению, могут в той или иной мере выполнять необходимые социальные функции: республику, монархию и деспотию. Под республикой Монтескье понимает правление, в котором верховная власть полностью или частично находится в руках народа. Монархию он характеризует как власть одного человека, осуществляемую посредством законов. Что касается деспотии, то она определяется как государственный строй, целиком подчиняющийся произволу одного лица, игнорирующего всякие законы.

Анализируя республиканский порядок, Монтескье выступает в защиту всеобщего избирательного права. Он доказывает, что народ может и выбирать достойных руководителей, и контролировать их. Вместе с тем просветитель против того, чтобы выходцы из народа избирались на руководящие должности. Здесь сказывается его стремление к компромиссу с привилегированными сословиями. Народ, пишет Монтескье, в высшей степени удачно избирает тех, кому он должен поручить часть своей власти. Он знает, например, что такой-то человек успешно воевал, и избирает его своим полководцем. Народ хорошо осведомлен о честных и справедливых судьях и может без колебаний поручить им любые судейские должности. «Но сумеет ли он сам выполнить какое-нибудь дело, - вопрошает Монтескье, - изучить места, возможности, благоприятные моменты, воспользоваться этими знаниями? Нет, этого он не сумеет сделать…

Подобно тому как большинство граждан вполне способно быть избирателями, но не имеет всех нужных качеств для того, чтобы быть избираемыми, народ способен контролировать деятельность других лиц, но не способен вести дела сам» (14, стр. 170–171).

Монтескье видит главный порок республики в том, что ею непосредственно руководят народные массы, действующие «по влечению страсти, а не по велению разума». Поэтому он предпочитал разумного монарха. Однако он признавал, что республика в ряде случаев не менее закономерна, чем монархия. Эта идея французского просветителя имела большое прогрессивное значение.

Несмотря на свое сочувствие просвещенной монархии, Монтескье находит во всемирной истории доказательства известных преимуществ республиканского строя перед монархическим. В «Персидских письмах» Монтескье полемизирует с феодальной историографией, не замечающей республиканских форм правления. Он обращается для этого не только к истории Древней Греции, Древнего Рима или Карфагена, но замечает, что на определенной стадии развития и в Италии, и в Испании, и в Германии существовала республиканская форма правления. Историю Древней Греции он рассматривает как историю постепенного освобождения ее народа от монархической власти. Только в республике, заключает Монтескье, древние греки обрели подлинную свободу и добились подъема хозяйства и культуры.

Противник революционного свержения французской монархии, Монтескье не может не признать значение революционной борьбы в древнем мире. Он вынужден констатировать, что республиканский строй осуществлялся в древнем мире путем беспощадной борьбы со сторонниками монархии.

Пусть субъективно Монтескье не допускал этой борьбы для Франции, пусть даже высказывался за компромисс с королевской властью, деятели французской буржуазной революции оценивали его выступления по-другому. Ссылаясь на труды Монтескье, они обосновывали историческую необходимость установления во Франции республиканского строя.

В «Персидских письмах» Монтескье содержится замечательная мысль об экономических преимуществах республиканского режима. Монтескье открыто заявляет, что гражданское равенство содействует благосостоянию населения, в то время как деспотизм приводит к бедности и нищете подавляющей массы людей. В республике богатство страны приводит к росту народонаселения. «Мягкость управления, - пишет Монтескье, - удивительно способствует размножению человеческого рода. Все республики являются постоянным доказательством этого, и больше всех Швейцария и Голландия, две самые плохие страны в Европе, если иметь в виду природные условия их территории, и тем не менее самые населенные.

Ничто так не привлекает иностранцев, как свобода и всегда сопровождающее ее богатство: первая привлекательна сама по себе, а наши потребности влекут нас в те страны, где есть второе.

Люди размножаются в той стране, где изобилие дает возможность прокормить детей, нисколько не уменьшая благосостояния отцов.

Даже гражданское равенство, влекущее обычно за собой и равенство состояний, вносит изобилие и жизнь во все части политического тела и распространяет их всюду.

Не так обстоит дело со странами, подчиненными власти произвола: государь, придворные и некоторое количество частных лиц владеют всеми богатствами, в то время как все остальные стонут от крайней бедности.

Если человек находится в трудных обстоятельствах и чувствует, что дети у него будут еще беднее его самого, он не женится или если женится, то будет опасаться обзавестись слишком большим количеством детей, которые могут окончательно расстроить его средства и опуститься ниже положения их отца» (13, стр. 261).

Эти слова Монтескье попадают не в бровь, а в глаз мальтузианцам, утверждающим, что обнищание трудящихся в капиталистических странах - результат их чрезмерного размножения. Еще Монтескье понимал, что причины бедности заключаются отнюдь не в этом. Монтескье лишь не мог постичь, что благосостояние широчайших масс трудящихся невозможно не только при феодализме, но и при капитализме.

Важное значение имела идейная борьба Монтескье против деспотического режима во Франции. В «Персидских письмах» он проводит мысль о том, что несправедливая, попирающая интересы народных масс власть французских королей превосходит тираническую власть восточных султанов и падишахов. Если персы беспрекословно подчиняются своему монарху, уверяет Монтескье, то они это делают не задумываясь. Во Франции люди подчиняют королевской власти даже свои мысли. Они сознательно служат своему деспоту, т. е. являются убежденными холопами короля. Вместе с тем, по мнению Монтескье, народные массы в сущности безразличны к своим государям. И «добро», и «зло», идущие от государя, одинаково не нужны третьему сословию. «Хотя бы десяток известных ему (народу. - М. Б.) только по имени государей перерезал друг друга, народ не почувствует никакой разницы, все равно как если бы им последовательно управлял десяток духов» (13, стр. 218).

Французский король, рассуждает Монтескье в «Персидских письмах», - самый могущественный государь в Европе. У него нет золотых россыпей, как у испанского короля, но у него значительно больше богатств, чем у всех других королей, ибо он без зазрения совести грабит своих подданных, ведет несправедливые войны для грабежа других народов, производит мошеннические финансовые операции. Французский король, иронически пишет просветитель, с одинаковой гениальностью управляет и своей семьей, и своим государством. Он награждает тех, кто служит Франции, и тех, кто наиболее успешно перед ним лакействует, причем последних он предпочитает первым.

Если в «Персидских письмах» Монтескье критикует деспотизм при помощи конкретных фактов и иллюстраций как из прошлого, так и из современной ему действительности, то в труде «О духе законов» он пытается теоретически разоблачить деспотизм как никуда не годную, порочную систему независимо от личных качеств того или иного деспота. Ни в одном из деспотических государств, заявляет он, не существует никаких законов. Однако и при наличии законов они реально были бы сведены к нулю, так как в них нет учреждений для охраны этих законов. Неограниченный монарх, как правило, передоверяет свою власть льстецам и негодяям, которые думают не о благе отечества, а о своем личном обогащении. Что же касается самого деспота, то он настолько привыкает к угодничеству, лести и невежеству, что теряет все благородные черты и превращается в низкое, аморальное существо, движимое животными страстями. В деспотическом государстве, заявляет Монтескье, человек, которому все его пять чувств постоянно говорят, что он - все, а прочие люди - ничто, естественным образом ленив, сластолюбив и невежествен. Деспотический режим, доказывает французский просветитель, - это террористический режим, который знает один путь - путь устрашения граждан. Вот почему Монтескье приходит к выводу, что деспотизм непрочен.

В XIII главе пятой книги «О духе законов» Монтескье сравнивает деспотическое правление с обычаем дикарей Луизианы, которые, желая достать с дерева плод, срубают дерево под самый корень. Так действует и деспотическое правление, само подрубающее ствол, на котором оно держится.

Феодально-деспотическому режиму Монтескье противопоставляет конституционно-монархический или республиканский режим и подобно Локку развивает компромиссную теорию разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, действующие изолированно друг от друга. Монтескье был убежден, что, если монарх будет управлять, не вмешиваясь в судебные функции, а законодательные органы будут только издавать законы, но не управлять страной, все основные сословия феодального общества будут удовлетворены, в частности буржуазия перестанет быть врагом аристократической знати. В этом вопросе Монтескье подобно Локку ориентировался на так называемую Славную революцию 1688–1689 гг. в Англии, основанную на классовом компромиссе между буржуазией и феодально-аристократической властью. О таком компромиссе мечтал Монтескье и для Франции. Сама по себе теория разделения властей играла во времена Монтескье известную прогрессивную роль, ибо в какой-то мере ограничивала судебную и законодательную власть монарха. Но по существу она страдала коренным пороком, так как фактически вела к уничтожению единства государственной власти, делала исполнительную власть независимой от законодательных органов и по сути дела бесконтрольной, а законодательные органы превращала в учреждения, которые могли издавать законы, но не имели права следить за их исполнением. Между отдельными властями возникали конфликты. Теория разделения властей - типичный образец компромисса французского просветителя.

Столь же умеренный и компромиссный характер носили попытки Монтескье принципиально разграничить монархический и деспотический режимы. В республике, уверял Монтескье, господствует принцип добродетели, в монархии - принцип чести, а для деспотического режима характерен принцип страха. К. Маркс в письме, опубликованном в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» (1843 г.), резко критикует Монтескье за это утверждение. «Принцип монархии вообще, - пишет Маркс, - презираемый, презренный, обесчеловеченный человек; и Монтескье был совершенно неправ, когда объявил честь принципом монархии. Он старается выйти из затруднения, проводя различие между монархией, деспотией и тиранией; но все это - обозначения одного и того же понятия, в лучшем случае они указывают на различия в нравах при одном и том же принципе. Где монархический принцип имеет за собой большинство, там человек - в меньшинстве, а где монархический принцип не вызывает никаких сомнений, там и вовсе нет человека» (1, стр. 374–375).

Отстаивая монархический принцип, Монтескье в отличие от демократа Руссо исходит из интересов буржуазной верхушки. Он сам откровенно пишет, что нельзя мыслить себе монархическое правление без наличия привилегированного меньшинства, без существования богатых купцов, предпринимателей и родовитого дворянства. Однако при всей своей классовой ограниченности Монтескье и здесь неизмеримо превосходит идеологов более поздней буржуазии. Он выступает за буржуазно-демократические свободы и требует, чтобы монархическая власть относилась к народу с должным уважением. Принцип монархии разлагается, утверждал Монтескье, когда высшие должности в государстве занимают сановники, к которым народ не питает уважения, когда подлые души чванятся величием своего рабства и думают, что, будучи всем обязаны государю, они свободны от всяких обязанностей перед отечеством. Монархический строй должен гарантировать каждому гражданину минимум политических свобод. Государь не имеет права подвергать своих подданных оскорблениям и нарушать законы.

Если государь ставит себя выше закона, он превращается в деспота.

Излагая различные мнения по вопросу о политической свободе, Монтескье замечает, что некоторые понимают под свободой возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью, а также право избирать тех, кому они должны повиноваться. В этих заявлениях Монтескье деятели французской буржуазной революции (Марат и другие) находили идейную опору для свержения тиранической власти французских королей.

Сам Монтескье ориентировался на революцию сверху, на прогрессивное законодательство. Не случайно его главный труд носит название «О духе законов»: Монтескье подробно анализирует в нем различные формы законодательства на различных этапах исторического развития. Он решительно предупреждает об опасности обожествления гражданских или уголовных законов: из законов действенных они превращаются в нечто застывшее, становятся непригодными для дела. «Человеческим законам, - резюмирует французский просветитель, - свойственно от природы подчиняться всем видоизменяющимся обстоятельствам действительности…» (14, стр. 559).

Этим самым Монтескье выступает решительным сторонником замены феодальных законов, как устаревших, новыми законами, соответствующими интересам третьего сословия, иначе, превращения Франции в буржуазное государство. Он смело и без обиняков заявляет, что только те законы должны применяться, которые хороши, т. е. служат общественному благу. Если гражданские законы противоречат естественному праву, то приоритет должен остаться за естественным правом. Зато при столкновении гражданских законов с законами религии первые должны главенствовать над вторыми.

В книге двадцать шестой «О духе законов» есть глава с характерным названием «В каком случае должно следовать гражданскому закону, который разрешает, а не закону религии, который воспрещает». Желая избежать преследований со стороны церкви, французский просветитель формально признает «величие» религиозных норм, но вместе с тем обстоятельно разъясняет, почему соблюдение государственных законов обязательно для всех граждан, а законы религии соблюдаются добровольно самими верующими и только в той мере, в какой они не противоречат постановлениям светской власти.

«Законы религии, - пишет Монтескье, - более величественны, законы гражданские обладают большей широтой.

Законы совершенства, заимствованные из религии, имеют в виду не столько качества общества, в котором они соблюдаются, сколько качества отдельного человека, который их соблюдает. Гражданские законы, напротив, имеют в виду более нравственное достоинство людей вообще, чем отдельного человека.

Таким образом, как бы почтенны ни были сами по себе понятия, вытекающие непосредственно из религии, они не всегда должны служить руководящим началом для гражданских законов, потому что эти последние имеют иное руководящее начало - благо общества в его целом» (14, стр. 565).

Здесь французский просветитель четко отмежевывает принципы гражданского права от религиозных законов и фактически высказывается за отделение церкви от государства.

Не менее прогрессивное значение имели рассуждения Монтескье о способе составления законов. Этой проблеме посвящена двадцать девятая книга «О духе законов». В ней решительно осуждается абсолютистский режим, при котором господствует беззаконие. Вместе с тем автор не согласен с законодателями, которые видят в законах нечто случайное и произвольное и придают решающее значение формальной стороне. Монтескье рассуждает, что никогда не следует рассматривать законы независимо от цели и обстоятельств, ради которых и при которых они были созданы. Он с негодованием осуждает бесчеловечные законы, нарушающие элементарные права граждан; таким был в древних Афинах закон, требовавший, чтобы в случае осады города предавали смерти всех жителей, которые бесполезны для его защиты. Этот отвратительный политический закон являлся следствием отвратительного международного права: у древних греков население покоренных городов теряло гражданскую свободу и продавалось в рабство. Эти законы вызывали отчаянное сопротивление всего населения, подвергшегося нападению. Осажденные предпочитали смерть капитуляции. Таким образом, законы, направленные против ни в чем не повинных людей, приносили вред не только побежденным, но и победителям.

Немало принадлежит Монтескье ярких страниц, направленных против бесчеловечных юридических норм, действовавших в инквизиционных трибуналах.

«Суд инквизиции, - указывал он, - учрежденный христианскими монахами, на основании представления о суде над кающимися грешниками, противен всякому гражданскому порядку. Он вызвал против себя всеобщее негодование и уступил бы протесту, если бы сторонники его не воспользовались этим самым протестом в своих интересах.

Этот суд невыносим при всех образах правления. В монархиях он только создает доносчиков и изменников; в республиках плодит бесчестных людей; в деспотическом государстве является таким же разрушителем, как и само это государство» (14, стр. 567).

В конечном счете Монтескье приходит к выводу: закон должен стоять на страже свободы и формального равенства всех граждан, независимо от их происхождения и религиозной принадлежности, на страже частной собственности и свободной торговли. Этот вывод стал одним из решающих лозунгов грядущей буржуазной революции во Франции.

5. Война и военное искусство

Учение Монтескье о праве и государстве органически связано с его учением о войнах. Французский просветитель решительно отмежевывается от теологического понимания войн. Войны ведутся людьми и не имеют никакого отношения к богу, к сверхъестественным причинам и целям. Склонный биологизировать историю, Монтескье, однако, как выше уже отмечалось, чужд тем социологам, которые видят в войне «естественный закон». В этом отношении он, несомненно, превосходит Гоббса. Скажем больше, Монтескье ставит и разрешает вопрос о войнах научнее и глубже, чем некоторые из реакционных буржуазных социологов XX столетия, которые объясняют происхождение войн «чувством драчливости», якобы изначально присущим человеку. Новейшие геополитики видят в войне борьбу народов и государств за «жизненное пространство». Монтескье, несмотря на свой географизм, не становится и на эту позицию. Наконец, его концепция чужда расистскому пониманию войн. Французский просветитель вовсе не видит в воинственности признак «высшей расы». Вообще он глубоко убежден, что войны не связаны ни с цветом кожи тех или иных народов, ни с размером или формой их черепа. Для Монтескье война - социальное явление. Он стремится подойти к войнам исторически, на основе конкретных фактов, а не искусственно придуманных схем. Его труд «Размышления о причинах величия и падения римлян» посвящен детальному анализу военной истории древнего мира. Монтескье не гнушается рассматривать материальную подоплеку войн и в ряде случаев преодолевает волюнтаристский подход к войнам как к случайному продукту произвола монархов или республиканских вождей.

В главе первой «Размышлений о причинах величия и падения римлян» Монтескье объясняет воинственность Ромула и его преемников прежде всего тем, что они жили за счет добычи, взятой у побежденных народов. Рим не был торговым городом, рассуждает автор «Размышлений», в нем почти не было ремесел, поэтому война была единственным способом обогащения его граждан.

«В самом грабеже соблюдалась известная дисциплина; он производился приблизительно в том же порядке, какой мы видим теперь у крымских татар.

Добыча считалась общей, и ее распределяли между солдатами; ничего не пропадало, потому что до отправления на войну каждый давал клятву, что он ничего не похитит из добычи в свою личную пользу. А римляне добросовестнее всех народов в мире соблюдали клятву, которая всегда была движущей силой их военной дисциплины.

Наконец, граждане, которые оставались в городе, также пользовались плодами победы. Часть земель побежденного народа подвергалась конфискации, причем она делилась на две доли: одна продавалась в пользу государства, другая же распределялась между бедными гражданами, которые обязаны были выплачивать ренту в пользу республики.

Консулы, которым декретировали триумф только в том случае, если они совершили завоевание или одержали победу, вели войну чрезвычайно стремительно, они шли прямо на врага, и сила вскоре решала участь войны» (14, стр. 51–52).

Когда римляне имели против себя несколько противников, констатирует французский просветитель, они заключали перемирие с более слабым, который считал себя осчастливленным этим; затем, одолев сильного противника, римляне нарушали перемирие со слабым и сравнительно легко уничтожали его. Рим никогда не заключал мира искренне, констатирует Монтескье. Его мирные договоры, собственно говоря, являлись только временными перерывами в непрерывных (войнах. Римляне включали в договоры условия, каковые в будущем должны были привести к гибели государство, с которым заключалось соглашение. Так, по договору заставляли выводить из крепостей гарнизоны, сокращать число сухопутных войск. Иногда такие государства должны были отдавать римлянам своих лошадей и слонов. Если народ, заключивший договор с Римом, был сильным на море, то его обязывали сжечь все свои корабли. После уничтожения войск побежденного государства римляне систематически истощали его финансовые ресурсы при помощи чрезмерных налогов или дани. Случалось, отмечает французский просветитель, что Рим предоставлял некоторым завоеванным городам свободу. Однако «подобная свобода существовала только по имени» (14, стр. 75).

Иногда римские агрессоры становились владыками той или иной страны под предлогом, будто получили эту страну в наследство. Так они вступили в Азию, Вифинию и Ливию на основании завещаний Аттала, Никомеда и Аппиона. Египет был захвачен римлянами на основании завещания царя Кирены.

Когда два народа вели между собой войну, продолжает Монтескье, и Рим не состоял ни с одним из них ни в дружеских, ни во враждебных отношениях, то он все же не пропускал случая появиться на сцене. Римляне всегда придерживались правила разделять народы.

«Когда в каком-либо государстве возникали раздоры, римляне немедленно брали на себя роль судей. Благодаря этому они получали уверенность в том, что против них будет выступать только та сторона, которую они осудили. Если претенденты на престол имели общих предков, то они иногда объявляли обоих царями; если же один из них был малолетним, то они решали дело в его пользу и брали на себя его опеку в качестве защитников всего мира. Дошло до того, что цари и народы стали их подданными, не зная даже точно, на каком юридическом основании, ибо римляне считали, что достаточно было какому-либо народу услышать о них, чтобы тем самым он стал их подданным.

Они никогда не вели войн с отдельными народами, не обеспечив себя предварительно вблизи врага каким-либо союзником, который мог бы посылать им вспомогательные отряды; и так как армия, которую они посылали, никогда не была многочисленной, то они всегда держали вторую армию в провинции, расположенной ближе всего к врагу, и третью - в Риме, которая всегда была готова выступить в поход. Таким образом, они рисковали лишь весьма незначительной частью своих сил, в то время как их противник ставил на карту все свои силы.

Иногда они злоупотребляли тонкостью терминов своего языка. Они разрушили Карфаген, ссылаясь на то, что они обещали сохранить государство, но не город. Известно, как были обмануты этолийцы, положившиеся на верность римлян. Римляне заявили, что слова „положиться на верность врага“ обозначают потерю всех вещей, людей, земель, городов, храмов и даже гробниц.

Они произвольно толковали даже договоры» (14, стр. 76–77).

Подводя итоги римской завоевательной политики, превратившей Рим в мировую державу, Монтескье именует римлян грабителями, не знавшими удержу. Легко убедиться в том, что, критикуя римлян, просветитель часто имеет в виду современных ему завоевателей.

В работе «О духе законов» Монтескье анализирует войны более позднего периода. Он приходит к чрезвычайно важному выводу о зависимости характера войны от политического строя воюющих государств. Деспотическая власть, враждебно относящаяся к своему народу, не может миролюбиво и гуманно относиться к чужим народам. Деспотизм приводит к несправедливым, грабительским войнам, от которых в конечном счете терпят ущерб широкие народные массы.

Защищая интересы молодой буржуазии, французский просветитель с возмущением констатирует, что феодальные войны приносят вред международной торговле. «Торговля, то уничтожаемая завоевателями, то стесняемая монархами, странствует по свету, убегая оттуда, где ее угнетают, и отдыхая там, где ее не тревожат» (14, стр. 448).

В итоге Монтескье выступает решительным борцом за мир и сотрудничество народов. Еще в 1721 г. в «Персидских письмах» он признает необходимыми и справедливыми только два вида войн: один, когда граждане стремятся отразить напавшего на них неприятеля, другой, когда помогают атакованному союзнику (см. 13, стр. 200).

В «Размышлениях о причинах величия и падения римлян» Монтескье всецело на стороне народов, защищавшихся от римских разбойников; он на стороне отважного Митридата и его соратников, мужественно сражавшихся с римскими полководцами за свободу своего отечества, а если Митридат в конечном счете был побежден, то виной этому предательство военачальников и сыновей Митридата. Ганнибала автор именует великим государственным деятелем и великим полководцем, ибо он сделал все для спасения своего отечества.

Немало примеров благородной борьбы против интервентов приводит Монтескье в своей работе «О духе законов». Особенно подробно останавливается французский просветитель на отношении победителей к побежденным. Он открыто заявляет, что тот, кто истребляет побежденных или обращает их в рабов, в конечном счете сам терпит поражение. Ссылаясь на исторический опыт, Монтескье напоминает, что французов девять раз изгоняли из Италии вследствие их наглого обращения с женщинами. Не по силам народу, страдающему от высокомерия победителей, писал он, выносить к тому же и их невоздержанность и беззастенчивость, их бесчисленные оскорбления. Монтескье доказывал, что ненависть народа к интервентам является великой силой, способной творить чудеса. Ему принадлежит любопытная утопия о миролюбивом первобытном народе «троглодитов», который, несмотря на отсутствие военного опыта, сумел нанести сокрушительный удар напавшим на него грабителям. Сила «троглодитов» заключалась в пламенном патриотизме, в стремлении во что бы то ни стало защитить свою страну, своих жен и детей от жестоких врагов. Войну «троглодитов» с завоевателями Монтескье охарактеризовал как войну между добродетелью и несправедливостью.

Таким образом, защищая идеи мира, Монтескье отнюдь не становился на путь пацифизма. Великий французский просветитель учил, что народ, отстаивающий свою свободу и независимость, достоин высшей похвалы.

Глава вторая «Размышлений о причинах величия и падения римлян» посвящена военному искусству у римлян. В этой главе проводится мысль, что структура армии зависит от того, какие цели эта армия преследует. Монтескье придает большое значение духу армии, ее дисциплинированности, стремлению одержать победу над противником. Когда римская армия стала пополняться людьми, испорченными роскошью городов, она была обречена на поражение. Безразличные к судьбам своего отечества, римские легионы превратились в разношерстные отряды, которым «нечего было терять или сохранять» (14, стр. 58).

Если две армии примерно равны друг другу с точки зрения морального духа и дисциплины, то побеждает та, которая обладает лучшей военной техникой. Монтескье иллюстрирует этот тезис на примере войны римлян с галлами. Армии обоих народов, пишет он, одинаковы по славе и упорному стремлению к победе, их солдаты и военачальники презирали смерть. Однако у них было различное оружие, различная военная техника: у галлов - маленький щит и плохой меч; у римлян - замечательное по тому времени вооружение. Совершенно естественно, что римляне, как правило, били галлов. И в новое время, рассуждает просветитель, вооружение сплошь и рядом решает успех сражения. Вот почему Монтескье уделял большое внимание вопросам военной техники.

Он положительно относился к изобретению пороха - могучему средству защиты человека от нападающих на него хищников, но вместе с тем отмечал, что порох таит в себе и грозную опасность. После изобретения пороха нет больше неприступных убежищ от несправедливости и насилия. Необходимо поэтому добиваться, чтобы порох не попадал в руки преступников. А что, если люди, спрашивал Монтескье, изобретут еще более жестокий способ истребления? Не принесет ли такое изобретение непоправимые бедствия людям? «Нет, - тут же заявлял он. - Если бы обнаружилось такое роковое открытие, оно вскоре было бы запрещено человеческим правом, и единодушное соглашение народов похоронило бы его» (13, стр. 224).

Это заявление передового французского мыслителя XVIII столетия приобретает в наши дни особый интерес. Не случайно Всемирный Совет Мира почтил французского просветителя как идейного сторонника мирных взаимоотношений между большими и малыми государствами.

6. Общество и семья

Монтескье больше многих других современников занимался проблемами семьи и брака. Как и в ряде других вопросов, заслуга Монтескье- в попытке изучить семейную проблему на конкретном материале. «Персидские письма» изобилуют примерами семейных отношений и семейной морали; труд Монтескье «О духе законов» насыщен иллюстрациями, характеризующими положение женщин в самых различных странах мира и на самых различных этапах исторического развития.

Французский просветитель решительно преодолевает «европейский» подход к семье, игнорирующий семейные нравы в странах других континентов. Он нередко с большим интересом говорит о семье в странах Азии, чем в Европе, и даже во Франции. Пусть в абстрактной форме, с позиций умеренного буржуазного гуманизма, но Монтескье всецело на стороне женщин, когда речь идет о борьбе за их элементарные человеческие права.

Большое теоретическое значение имеют разделы труда «О духе законов», посвященные проблеме неравенства полов и возникновения многоженства. Специально рассматривается вопрос о чувстве стыдливости и ревности.

Глава I двадцать третьей книги ставит общую проблему о воспроизведении рода у людей и животных, глава II этой же книги раскрывает содержание брака. Большой интерес представляет глава X, названная «Что побуждает людей к браку». Другие главы этой книги трактуют юридические проблемы брака, в частности понятие о «законных» и «незаконных» детях, о законодательстве, поощряющем размножение населения, и т. д.

К вопросу о семье и браке Монтескье подходит то как естественник, то как социолог, историк или правовед. Поражает поистине энциклопедическая эрудиция французского просветителя.

Однако некоторые его размышления подчас наивны; иногда Монтескье эклектически применяет различные точки зрения на происхождение семьи и условия ее развития. Но везде чувствуется глубокий, творческий и пытливый ум, яркий талант и пламенный темперамент. Перед нами не спокойный наблюдатель, а борец, пытающийся активно вторгаться в жизнь. Чувствуется атмосфера идейной подготовки буржуазной революции. Поэтому вряд ли можно согласиться с А. М. Дебориным, который в своем труде «Социально-политические учения нового времени» превращает французского просветителя в дюжинного либерала, напоминающего буржуазных деятелей конца XX столетии (см. 20, стр. 262–274).

Монтескье видит биологический смысл семьи в содействии воспроизведению человеческого рода, в реализации закона самосохранения. В этом смысле человек принадлежит к миру животных, во всяком случае он (вопреки теологии отнюдь не является «подобием бога». Вместе с тем человек в отличие от животных существует в обществе, обладает интеллектом, приспособляется к политической обстановке. Поэтому понять семью можно, подходя к ней и биологически, и социологически.

Монтескье отмечает влияние экономики на формы семьи и брака. В частности, он рассматривает многоженство как результат богатства отдельных представителей мужского пола. Экономические отношения влияют на правовое положение женщины, на так называемую святость брака, на его расторжимость или нерасторжимость.

Особенно интересна мысль французского просветителя о том, что нередко характер семьи зависит от принадлежности мужа и жены к определенному сословию. Иногда Монтескье объясняет различные формы семьи климатическими условиями. Здесь сказывается его географический подход к обществу.

«Закон, дозволяющий мужу иметь только одну жену, более подходит к физическим свойствам европейского климата, чем азиатского. Это одна из причин, почему магометанство так легко установилось в Азии и с таким трудом распространялось в Европе, почему христианство удержалось в Европе и было уничтожено в Азии и почему, наконец, в Китае так преуспевают магометане и так мало успеха имеют христиане. Человеческие соображения всегда подчиняются той высшей причине, которая делает все, что хочет, и пользуется всем, что ей нужно.

По некоторым особым причинам Валентиниан дозволил многоженство в империи. Этот закон, противный нашим природным условиям, был отменен Феодосием, Аркадием и Гонорием» (14, стр. 377).

В конечном счете Монтескье приходит к выводу, что семейные отношения должны соответствовать биологической природе человека, географическим условиям, в которых он живет, и социальной целесообразности. На этих трех принципах должны базироваться законы о семье и браке.

Законодатель, учит просветитель, должен всегда исходить из признания принципиального равноправия полов. Он должен бороться как с развратом, так и с аскетическим пониманием семейных отношений. Любить и быть любимым, рассуждает просветитель, - великое счастье, на которое вправе рассчитывать каждый, и если законодательство игнорирует право на любовь, оно неразумно и бессмысленно.

Иногда Монтескье открыто высказывается против вмешательства религии в семейные дела. В конечном счете он всегда за гражданский брак. Родители должны заботиться о детях, а дети о родителях не потому, что об этом говорит «священное писание», а вследствие естественных и гражданских законов.

Мы находим в трудах французского просветителя резкую критику женщин-аристократок, «ум которых не дерзает мыслить, а сердце чувствовать, глаза не смеют (видеть, а уши слышать… которые являются в общество только для того, чтобы показать, как они глупы, которые осуждены на бесконечный вздор и стеснительные правила…» (14, стр. 511–512).

Такого рода женщинам Монтескье противопоставляет женщин, которые ценят свободу и разум, преисполнены гражданских добродетелей и являются истинными подругами честных и порядочных мужчин.

Монтескье сумел решительно преодолеть религиозно-библейское представление о семье, а также взгляд на семью как на нечто вечное и неизменное; в его трудах есть зародыш исторического подхода к взаимоотношениям между палами. Французский просветитель рассматривает семью не только с естественно-биологической, но и с социально-экономической стороны. Наконец, он уделяет большое внимание семейному праву.

Взгляды Монтескье на вопросы семьи и брака перекликаются с более радикальными воззрениями левого вождя просветительства Руссо.

7. Проблемы морали и воспитания

Как и все просветители, Монтескье считал, что в конечном счете жизнь общества зависит от господствующих в нем нравов, от правильных законов, от того, какой монарх стоит у власти- просвещенный и добродетельный или жестокий и безнравственный. Поэтому Монтескье не мог не интересоваться проблемами морали. Причем если в одних случаях мораль превращается у него в причину социальных изменений, то в других случаях мораль становится следствием общественной среды. Точно так же обстояло дело у Монтескье и с вопросом о взаимоотношении морали и конституционного устройства: законы зависят от морали, а мораль - от законов.

В труде «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» Плеханов подробно разобрал эти взгляды французских просветителей как взгляды, свидетельствующие об их эклектизме. Просветительская философия, писал он, «смотрит на общественную жизнь с точки зрения взаимодействия, каждая сторона жизни влияет на все остальные и в свою очередь испытывает влияние всех остальных» (27, стр. 520). Даже самые систематические умы из лагеря просветителей, утверждает далее Плеханов, не могли пойти дальше. В частности, точки зрения взаимодействия придерживался Монтескье во всех своих произведениях. Только материалистический взгляд на историю, открытый Марксом и Энгельсом, оказался в состоянии раскрыть подлинные движущие силы общественной жизни.

Однако в пределах своей ограниченной теории Монтескье сумел высказать ряд замечательных догадок о социальной природе морали и в этом отношении оставил далеко позади себя многих мыслителей XVIII в. В трудах Монтескье дается определение морали, раскрывается ее содержание. Под моралью он понимает правила и нормы человеческого поведения, создаваемые в интересах социального прогресса. Он не признает теологической морали, служащей потусторонним силам, хотя и не подвергает, как это сделали французские материалисты и атеисты, религиозную мораль острой критике. Однако он склонен считать, что роль религии состоит в том, чтобы в какой-то мере смягчать и облагораживать людей. Говоря о морали, как таковой, Монтескье вместе с другими просветителями подчеркивает ее человеческое содержание: она должна соответствовать природе людей, содействовать их интеллектуальному расцвету. В целом Монтескье трактует мораль с позиций буржуазного гуманизма.

Французский просветитель учит, что мораль ведет к счастью; чем более народ добродетелен, тем он счастливее. В содержание морали Монтескье включает любовь к равенству и умеренности. При этом он резко отмежевывается от отождествления Понятия «умеренность» с аскетизмом. Аскет, умерщвляя свою плоть, сознательно отказывается от радостей жизни; умеренный человек наслаждается жизнью.

Так же подходит автор «О духе законов» к такой категории, как «милосердие». Он не согласен со слащавым, сентиментальным пониманием милосердия у церковных проповедников. Быть милосердным - это значит благожелательно относиться не только к другим людям, но и к самому себе. От милосердия выигрывают как те, кому помогают, так и тот, кто помогает. В специальной главе «О милосердии государя» (книга шестая) Монтескье ведет скрытую полемику с Макиавелли. Жестокий царь, утверждает французский просветитель вопреки Макиавелли, не укрепляет свой трон, а расшатывает его. Государь, прибегающий к милосердию, становится самым могущественным монархом. «Монархи могут так много выиграть милосердием, - заявляет Монтескье, - оно вызывает к ним такую любовь, приносит им столько славы, что почти всегда возможность оказать милосердие есть для них счастье, а в наших странах в этих возможностях нет недостатка» (14, стр. 241).

Здесь в своеобразной форме проводится распространенная в XVIII столетии теория разумного эгоизма. Мне выгодно быть добродетельным, как бы заявляет Монтескье. Сочувствуя другим и оказывая помощь своим ближним, я тем самым добиваюсь больших жизненных успехов. Вредя другим, я приношу в конечном итоге вред самому себе.

Как ученого-юриста Монтескье интересовали взаимоотношения права и морали. Он считал, что право должно защищать мораль, стоять на страже личной и общественной нравственности, и тогда оно может многого достичь. Однако, сокрушается французский просветитель, многие законодатели лишь внешне, т. е. не на деле, а на словах, пекутся о нравственности граждан, отсюда и их законы бессильны что-либо изменить.

Изданные в Древнем Риме законы против распутства не только не свидетельствовали о чистоте нравов, но, напротив, служили признаком их испорченности. «Ужасающая распущенность нравов обязывала императоров создавать законы для того, чтобы положить некоторый предел бесстыдству. Но общее исправление нравов не входило в их намерения» (14, стр. 251). В частности, Август и Тиберий под видом борьбы с разнузданностью нравов карали лиц, не проявлявших должного благоговения перед императором. В итоге Монтескье приходит к весьма смелому по тому времени выводу о несовместимости монархического устройства с подлинным законодательством в защиту морали. «Чистота нравов не есть принцип единоличного правления», - заключает просветитель (14, стр. 252).

В главе VIII своего труда он явно поддерживает республиканские традиции. «Хорошие законодатели требовали от женщин известной строгости нравов. Они изгоняли из своих республик не только порок, но даже видимость порока» (14, стр. 248).

Таким образом, будучи сторонником просвещенной монархии, Монтескье не мог не симпатизировать более радикальному антифеодальному законодательству в республиках. Французский просветитель считал, что республики, в особенности незначительные по своим территориальным размерам, больше считаются с законами природы, а природа протестует против распущенности нравов.

«Все народы, - писал Монтескье, - единодушно относятся с презрением к распущенности женщин, потому что всем им внятен голос природы. Она установила нападение, она же установила и защиту и, внушив обеим сторонам желание, дала одной стороне дерзость, а другой- стыд. Она дала людям много времени для забот о самосохранении и лишь короткие моменты для воспроизведения своего рода.

Поэтому неправильно мнение, будто невоздержанность порождается законами природы, напротив, она является их нарушением; скромность и самообладание - вот что предписывается этими законами.

Кроме того, в природе разумных существ заложена способность чувствовать свои несовершенства, потому-то природа и дала нам стыдливость, т. е. чувство стыда перед этими несовершенствами» (14, стр. 383).

Иногда Монтескье связывает аморализм с неблагоприятным климатом. Он прямо сетует на то, что в жарких странах страсти пробуждаются раньше.

Таким образом, у французского просветителя уживаются одновременно три концепции морали: социально-политическая, выводящая моральные нормы из общественного строя и политических учреждений; биологическая, объясняющая мораль природой человека как биологической особи; и географическая, выводящая нравственность из климата, рельефа местности и т. д. Этот плюрализм и эклектизм Монтескье объясняется не его индивидуальными слабостями как ученого, а общим уровнем философской и социологической мысли XVIII в. Ведь даже наиболее последовательные французские атеисты и материалисты были метафизическими материалистами в понимании природы и идеалистами в понимании общества. Монтескье не был атеистом и материалистом даже в понимании природы, но благодаря огромному историческому кругозору он не мог не обратить внимание на возможность использования морали различными общественными группами в своих интересах. Отсюда учение Монтескье о морали как важнейшем элементе воспитания.

Французский просветитель был гениальным педагогом XVIII столетия, в этом отношении его можно сравнить с Руссо. Определяя принципы воспитания, Монтескье всегда исходил из двух посылок: необходимо дать людям конкретные знания о природе и обществе и вместе с тем научить их правильным поступкам, привить им высокую нравственность. Каждой эпохе, доказывал мыслитель, и каждому общественно-политическому строю свойственны свои приемы морального воспитания, свои нравственные цели и нравственные оценки. В труде «О духе законов» книга четвертая так и озаглавлена: «О том, что законы воспитания должны соответствовать принципам образа правления»; специальные главы этой книги посвящены воспитанию в монархиях, в деспотических государствах и в республиканском государстве.

Меньше всего удался Монтескье анализ монархической системы воспитания. Мы уже обращали внимание на ошибку просветителя, объявившего принципом монархии честь. Однако при всем сочувствии монархии Монтескье не может отказаться от критики феодально-сословного воспитания, по существу характерного для монархического строя. Он дает единственное в своем роде разоблачение придворно-аристократического понимания моральных обязанностей молодого поколения. В поступке, указывает Монтескье, здесь ценят не доброе чувство, а показную красоту, не справедливость, а широту размаха, не благоразумие, а необычайность. Принципы воспитания в монархиях допускают волокитство, если оно ведет к победе, вот почему в монархиях нравы никогда не бывают так чисты, как в республиканских государствах. Эти принципы допускают хитрость, если она сочетается с представлением о «великом уме» или о «великих делах», и допускают самые коварные уловки в политике. Они запрещают лесть лишь в том случае, когда она не связана с представлением о большой выгоде. В монархическом государстве требуют правды от речей человека, но не из любви к самой правде, а только потому, что человек, привыкший говорить правду, кажется смелым и свободным. Здесь довольствуются не правдой, а видимостью правды.

Вот почему в монархиях презирают прямоту народа, основанную лишь на простодушии и настоящей правдивости.

«Наконец, воспитание в монархиях требует известной учтивости в обращении. Люди созданы для совместной жизни, и потому они должны нравиться друг другу. Человек, который стал бы оскорблять своих ближних несоблюдением правил приличия, уронил бы себя в общественном мнении до такой степени, что лишил бы себя всякой возможности быть полезным.

Но не из этого чистого источника проистекает обыкновенно учтивость. Ее порождает желание отличиться. Мы учтивы из чванства: нам льстит сознание, что сами приемы нашего обращения доказывают, что мы не принадлежим к низшим слоям общества и никогда не знались с этой породой людей.

В монархиях вежливость сосредоточивается при дворе. Перед необычайным величием одного человека все прочие чувствуют себя одинаково малыми. Отсюда любезная внимательность ко всем; отсюда эта вежливость, равно приятная и тем, которые ее оказывают, и тем, которым она оказывается, ибо она свидетельствует о том, что мы принадлежим ко двору и достойны состоять при нем» (14, стр. 188).

Нетрудно понять, что в этом отрывке речь идет об отрицательном отношении просветителя ко всему образу жизни привилегированного сословия.

Еще более радикально критикует Монтескье воспитание в деспотическом государстве. Правда, он незаконно отделяет монархический строй от деспотического, но его выступления против деспотизма относятся фактически к монархическому режиму вообще. В деспотических государствах воспитание имеет конечной целью унизить человека, приучить его к безоговорочному повиновению. Слепое подчинение, рассуждает Монтескье, предполагает невежество не только в том, кто повинуется, но и в том, кто повелевает.

Ведь повелителю незачем размышлять, сомневаться и обсуждать, ему достаточно приказать. В деспотических государствах каждый дом как бы отдельное государство, одна семья живет изолированно от другой. Поэтому воспитание не преследует социальной цели, не зовет к взаимодействию и взаимопониманию. Вся система воспитания сводится к тому, чтобы вселить в сердца страх, а умам в лучшем случае сообщить некоторые самые простые правила религии. Знание при деспотизме опасно, соревнование гибельно, добродетель не нужна; сначала из человека делают дурного подданного, чтобы потом получить хорошего раба. Все это чрезвычайно суживает задачи воспитания и фактически сводит их к нулю. Монтескье особенно возмущен тем, что при деспотическом режиме людей не стремятся превратить в сознательных граждан, пекущихся о благе отечества. Он приходит к выводу, что гражданственность и деспотизм несовместимы.

Исключительный интерес представляют высказывания Монтескье о воспитании в республиканском государстве. Ни одно правление, ни один общественный строй, замечает просветитель, не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республика. Деспотическое государство ориентируется на угрозы и наказания, монархии находят себе опору в человеческих страстях. Республика держится на политической добродетели своих граждан, на их самоотверженности, на их преданности общему делу. Определяя политическую добродетель как любовь к законам и к своему отечеству, французский просветитель отмечает, что эта любовь требует постоянного предпочтения общественного блага личному. Этой любви может научить только тщательно продуманная система воспитания. В республиканском государстве воспитывают школа, семья и политические установления. В этой связи Монтескье критикует систему воспитания в монархической Франции. У нас, заявляет он, воспитывают и учителя, и родители, но, кроме того, воспитанием занимается светское общество, а «свет» для того и существует, чтобы уничтожать моральные навыки, приобретаемые в школе и семье. Монтескье мечтает о том времени, когда школа будет воспитывать людей высокой морали и никакие внешние влияния не смогут помешать торжеству добродетели над пороком.

Само собой понятно, что этические идеалы французского просветителя не выходят за пределы буржуазной морали, хотя, как неоднократно отмечал Ленин, ни Монтескье, ни его сторонники отнюдь не руководствовались своекорыстными мотивами и намерениями. Ведь в те времена буржуазия, а в особенности революционная французская буржуазия, отождествляла свои классовые интересы с интересами всего бесправного сословия. Не случайно современные буржуазные идеологи решительно открещиваются от взглядов Монтескье на мораль и воспитание.

Вольтер, изложению взглядов которого мы посвятили предыдущие лекции, не был систематическим умом. У него не было системы в построении истории. В этом смысле для нас интереснее другие представители историографии эпохи Просвещения, у которых систематическое изложение основ намечающегося теперь буржуазного мировоззрения выступает отчетливее. Вольтер дает преимущественно критику старого феодально-теологического мировоззрения, ряд других мыслителей эпохи Просвещения пытаются дать систему нового мировоззрения. Вольтер в политическом отношении представляет собой чрезвычайно умеренную фигуру. Его политические идеалы дальше просвещенного абсолютизма не идут. В несколько большей степени отражают стремление буржуазии к политической власти взгляды современника Вольтера — Монтескье, который являлся не только политическим. мыслителем и философом, но и крупным историком.

Шарль Монтескье (1689—1755) происходил из мелкого, захудалого дворянства и получил по наследству должность председателя бордосского парламента. Таким образом, он принадлежал к особой, промежуточной социальной группе, которая во Франции получила название, «дворянства мантии» («noblesse de robe»). Это был представитель должностной аристократии, связанной своими интересами с буржуазной верхушкой и в то же время с монархией.

Монтескье совершил большое путешествие по Европе. Пребывание в Англии, где он провел два года, оставило в его жизни заметный след, как и в жизни Вольтера. Но в то время, как Вольтера привлекала к себе главным образом английская наука и философия, Монтескье заинтересовался преимущественно политической жизнью Англии, вопросами применения принципов этой политической жизни к тем реформам, которые он считал необходимым провести во Франции.

Политический идеал Монтескье —конституционная монархия, но очень умеренная и далекая от демократии. Англия, которая представляла собой в то время буржуазно-аристократическое государство, дала ему в этом отношении яркий образец.

У Монтескье мы видим ряд ценных общеисторических идей, с которыми мы уже зстречались раньше, но которые у него выступают более отчетливо, чем у Вольтера. Так, например, идеи о влиянии климата и географических условий на историю на историческом мировоззрении Вольтера почти не отразились.

Монтескье же, наоборот, старается провести теснейшую связь между историческим развитием и географическими условиями, в которых живет тот или другой народ. Для Монтескье, который был по профессии юристом, характерно юридическое мышление, поэтому он гораздо большее значение, чем Вольтер, придает законам, искусно составленным конституциям и другим правовым установлениям. В теории для него законы «должны» находиться в согласии с внешними условиями, прежде всего с географическими условиями, нравами народа, торговым его положением, но в то же время он думает, что искусный законодатель может придать иное направление историческому развитию страны.

Монтескье больше, чем Вольтер, связан с античностью и с гуманизмом. В работе «Размышления о причинах величия и падения римлян»1, которая дала ему громкую известность, Монтескье подходит к источникам как юрист, который читает свод законов и хочет найти в нем места, могущие защитить то или другое его положение. В сущности говоря, это формально-юридическое отношение к материалу, без той острой критики источников, которую мы видели у Вольтера. Если Вольтер подвергает сомнению все сведения, которые дает Тит Ливии, то Монтескье относится к первой книге Тита Ливия так, как к ней относился, ну, скажем, Макиавелли, т. е. он берет сведения, которые там даются, как факты для подтверждения своей основной идеи, что величием своим Рим обязан гражданским добродетелям римлян. Для него, как и для Макиавелли, основным является гражданский дух, т. е. способность жертвовать своими личными интересами для интересов общих.

Если мы возьмем основное, наиболее знаменитое произведение Монтескье — «Дух законов»2, опубликованное анонимно в Женеве в 1748 г., то мы увидим, что его исторические соображения часто основаны на непроверенных фактах, подкреплены довольно шаткими аргументами. И все же Монтескье оказал огромное влияние на дальнейшую буржуазную историографию, он своим авторитетом подкрепил и подтвердил то, что было на практике в значительной мере сделано Вольтером, именно он окончательно изгнал теологию из истории. Монтескье пошел по пути Вольтера и в другом отношении —он распространил историю на весь земной шар, не ограничивая ее пределами небольшого числа избранных народов Европы и Ближнего Востока.

Но у Монтескье есть одна сторона, в которой он сильнее Вольтера,— его способность к конструктивному мышлению, способность строить систему. Монтескье хочет установить законы, которые управляют человеческими обществами. Само понятие «законы» принимает у него известный юридический оттенок. В его представлении законы, в смысле законов природы, часто сливаются и незаметно переходят в законы, регулирующие жизнь общества в виде каких-либо писаных норм.

Объективный смысл исследований Монтескье состоит в том, чтобы определить политические формы, которые соответствовали бы интересам нарождающегося буржуазного общества, при допущении, однако, весьма широкого компромисса с феодализмом.

Основной материал для такого рода построений Монтескье мог брать там, где буржуазное общество более или менее определилось в его время, т. е. прежде всего в Англии. Но в «Духе законов» дается вовсе не описание английской конституции, а теоретический анализ этой конституции с точки зрения того, что представляется идеальной конституцией самому автору и что во многих отношениях значительно отличается от реальной конституции, существовавшей в Англии в XVIII в.

Монтескье рассматривает три основных вида правления. Нам уже не в первый раз приходится встречаться здесь с тройным делением, которое перешло к гуманистам еще из античности. Но у Монтескье это деление несколько иное. На место традиционных, идущих еще от Аристотеля форм —монархии, аристократии и демократии — Монтескье ставит республику, монархию и деспотию. Он берет в своей классификации не столько социальное содержание, которое было в ходу в античности и которым пользовалось большинство рационалистов XVII и XVIII вв., сколько формальный признак формы правления. При этом республиканский способ правления Монтескье делит на две формы — на аристократическую республику и демократическую республику. В противоположность античным писателям, которые рассматривали деспотию как известную форму монархии, он проводит очень резкую грань между этими политическими формами. Если республику — как аристократическую, так и демократическую,— а также монархию он считает законными формами правления в том смысле, что там управляют законы, то деспотию он противопоставляет им как такую форму правления, где правит произвол, Где законы не имеют силы, С точки зрения Монтескье, монархию отличает от деспотии наличие посредствующих властей. Деятельность монарха должна осуществляться через законные органы. Самой же естественной посредствующей властью является дворянство. В монархиях по тем же соображениям полезна и власть духовенства. Наконец, здесь нужно особое политическое учреждение, охраняющее законы, самостоятельное и достаточно многочисленное представительное собрание (парламент).

В рассуждениях о деспотии имеется определенная оппозиция абсолютизму, который царил в то время во Франции, хотя Монтескье и избегает здесь говорить о Франции. Там, где идет речь о деспотизме, он предпочитает говорить о Турции, но намеки эти были ясны для читателя его эпохи.

В основе каждой политической формы, по мнению Монтескье, лежит определенный принцип, или оживляющая эту форму нравственная сила. Таким принципом в демократии является доблесть, любовь к общему делу (la vertu), то, что он подчеркивает, говоря о ранней истории Рима, Спарты, Афин.

В аристократических республиках этот принцип — любовь к общему делу-—ограничивается только правящей верхушкой. Поэтому он выступает здесь в измененном виде, ибо правящая верхушка всячески должна ограничивать свои стремления к возвышению за счет других. Основным принципом аристократии, с точки зрения Монтескье, является умеренность.

Что касается монархии, то здесь основной принцип определяется отношением граждан к высшей власти, стремлением быть ближе к этой высшей власти, другими словами, стремлением к почестям. Поэтому честь (l"hoimeur), или, точнее, стремление к почестям, и есть основной принцип монархии.

Свой основной принцип имеется и в деспотии, но это уже принцип не нравственного порядка. Таким принципом является страх. Здесь от подчиненных не требуется ничего, кроме безусловного повиновения, основанного на страхе.

По мнению Монтескье, республиканский образ правления свойствен преимущественно мелким государствам, таким, как государства Древней Греции, Венеция и т. д. Монархия свойственна государствам средних размеров, а деспотия — огромным государствам. Поэтому он призывает монархию воздерживаться от завоевательной политики, которая неизбежно приводит к деспотизму. Кроме того, такая политика создает роскошь в столице и истощение в провинциях.

Законные, или умеренные, правления, т. е. республика и монархия, отличаются от деспотии тем, что в них имеются определенные гарантии свободы, т. е. возможность делать то, что разрешается законом. Если бы каждый мог делать все, что хочет, то он этим бы стеснял свободу других. Монтескье различает политическую свободу и свободу личную. Первая относится к государственному устройству, а вторая — к отдельным лицам.

С точки зрения Монтескье, гарантией политической свободы является разделение властей. Пример этому он хочет видеть в Англии3. Знаменитая 6- я глава II книги его «Духа законов» посвящена анализу английской конституции. Она стала основой для всей буржуазной науки государственного права.

Монтескье делит власть в государстве на законодательную, исполнительную и судебную. Наилучшей гарантией свободы, с его точки зрения, является разделение властей и их равновесие, которое лучше всего достигается в умеренной монархии, между тем как в республике и в деспотии эти власти обычно сливаются друг с другом. Тот анализ, который затем дает Монтескье, основан главным образом на английской конституции, но некоторые примеры и образцы он берет также и из античных конституций, в частности из истории Афин.

Законодательная власть, говорит Монтескье, должна принадлежать народным представителям, которым поручается составление законов и надзор за их исполнением, а право голоса должны иметь все граждане. Это как будто бы очень широкий демократический принцип, но затем следуют ограничения, которые сразу же лишают его этой широты. По мнению Монтескье, право голоса должны иметь все граждане, «кроме тех, низкое положение которых лишает их самостоятельной воли». Это люди так или иначе зависимые от других. Этой оговоркой огромное большинство трудящегося населения исключается из числа избирателей. Кроме того, Монтескье отмечает, что в государстве есть люди, которые возвышаются над другими своим происхождением, состоянием или почетным положением, Если их уравнять с другими, хотя бы в отношении законодательных прав, то это было бы для них не свободой, а, наоборот, рабством, поэтому их участие в законодательстве должно быть соразмерно с их высоким положением в обществе. Для того чтобы быть к ним вполне справедливыми, необходимо создать особую аристократическую палату, соответствующую палате лордов в Англии, которая уравновешивает палату народных представителен. Эта палата в силу самого характера входящих в нее лиц должна быть наследственной.

Чтобы не иметь возможности подчинять общую пользу своей частной выгоде, т. е. чтобы соблюдать ту умеренность, которая является основным принципом аристократии, верхняя палата должна иметь право лишь приостанавливать решения нижней палаты в делах бюджета, как это было в Англии.

Что касается исполнительной власти, то она должна быть сосредоточена в руках временно выбранных народом органов, а не постоянных коллегий. Здесь Монтескье уже переходит нз области английской конституции к тем порядкам, которые существовали в демократических Афинах. Он против того, чтобы судебная власть находилась в руках постоянных коллегий, подобных коллегиям, которые существовали в Англии и Франции. По мнению Монтескье, право заключать в тюрьму должно быть исключительной принадлежностью судебной власти. Только в особых, редких случаях законодательная власть может передать это право исполнительной власти.

Таким образом, эти три власти—законодательная, исполнительная и судебная—должны быть разделены, но они не являются вполне изолированными, так как исполнительная власть в лице монарха принимает известное участие в законодательстве, имея право собирать и распускать палату, право останавливать решения властей, а законодательная власть имеет право контролировать исполнительную и наблюдать за проведением в жизнь законов. Но к ответственности могут быть привлечены лишь министры, а не монарх, причем суд над ними должен быть предоставлен более независимой и беспристрастной палате, именно верхней палате, являющейся в то же время посредницей между государем и народом. Это тот порядок обвинения министров в верхней палате, который существовал в Англии.

Исполнительная власть пользуется такой важной прерогативой, как финансы и войско, которые находятся в ее распоряжении. Поэтому здесь необходимы особые гарантии, именно чтобы право содержать армию и бюджет вотировались каждый год. Это тоже порядок, который существовал в-Англии (в силу «Билля о правах»).

По мнению Монтескье, система разделения, взаимного ограничения и сотрудничества властей, которая представляет собой мудрую систему взаимных равновесий, существовала еще у древних германцев, в эпоху Тацита. Он говорит, что эта прекрасная система была найдена в лесах.

По мнению Монтескье, именно у Тацита англичане заимствовали эту совершенную систему, имея в виду совет старейшин (principes) и народное собрание у германцев, о которых говорит Тацит.

Эта ссылка на Тацита вызвала насмешливое замечание со стороны Вольтера, что если палату пэров, палату общин и суды справедливости и адмиралтейства можно найти у Тацита, то в том ремесле, которым занимались древние германцы, вполне можно найти и английские суконные мануфактуры.

Законы, по мнению Монтескье, стоят в определенной связи с естественными условиями страны. Он говорит о влиянии географических условий на законы, на политическое устройство народов, указывая, что самый характер народов меняется в зависимости от той широты, под которой они живут. У северных народов больше силы и храбрости, меньше впечатлительности, тонкости чувств, силы страстей, чем у южных.

Но законы, или политический строй, по идее Монтескье, должны соответственно противодействовать этим естественным свойствам народов и видоизменять их, уничтожая их отрицательные стороны. Например, рабство, по мнению Монтескье, заложено в природе южных стран; оно возникает на Юге, где людям свойственна лень, изнеженность, бездеятельность. Поэтому на Юге никто не пойдет на трудную физическую работу иначе, как в силу принуждения, под страхом наказания. Те же самые естественные причины вызывают на Юге и семейное рабство. Женщина на Юге достигает физической зрелости рано, когда еще не развился ее ум, поэтому она должна быть в подчинении у мужа. Равным образом чрезмерная пылкость южных нравов заставляет на Юге держать женщину взаперти, тогда как на Севере она может пользоваться большой свободой.

Свойства, характерные для жителей Юга,— отсутствие храбрости, изнеженность, лень — содействуют развитию деспотизма. Огромные равнины, которые существуют в Азии, содействуют развитию больших государств и, следовательно, деспотий. Таким образом, благоприятными моментами для развития деспотий являются жаркий климат и большие равнинные пространства. Равным образом Монтескье думает, что плодородная почва содействует развитию деспотизма, а неплодородная — свободе. Плодородие вызывает изнеженность и любовь к жизни. Бесплодная почва — основа для войны, промышленности, всякого рода деятельности. Плодородны обычно равнины, которые с трудом защищаются от нападений; бесплодны горы, где удобно отстаивать свою независимость. Жители островов более склонны к свободе и независимости, поскольку их островное положение защищает их от завоеваний.

Таким образом, нравы и дух народов находятся в зависимости от климата и почвы, но не от расы. Этого момента у Монтескье нет. Он считает, что законы должны приспособляться к внешним условиям, иначе они не достигнут цели. Но в то же время законы, как уже было замечено, могут, по мнению Монтескье, действовать на нравы и таким образом ослаблять действие естественных законов. Так, в Англии очень большое влияние на нравы оказала политическая свобода. Законы могут преодолевать действие природы и климата. Так, например, в Китае, где как будто бы имеются все условия для развития деспотии, лень, порожденная климатом, побеждена мудрым законодательством.

Религия тоже влияет на форму правления. Христианство благоприятствует умеренному правлению, а мусульманство — деспотическому. Из христианских исповеданий католичество больше свойственно неограниченной монархии, протестантизм — свободным государствам.

Коренными особенностями законодательства, обеспечивающими свободу, Монтескье считает умеренность, терпимость, иначе всякое управление легко может скатиться к деспотизму. У Монтескье мы видим, таким образом, утверждение о взаимном влиянии права и культуры.

Свой «Дух законов» Монтескье заканчивает рядом интересных исторических экскурсов. Особенно интересно то, что он говорит об истории феодальной системы во Франкском государстве (главы 30 и 31).

Самое начало средневековья Монтескье связывает с падением Рима, вызванным, по его мнению, прежде всего упадком тех гражданских добродетелей, которыми отличался Рим на первых стадиях своего развития, падением прежней храбрости и доблести — основных свойств римского народа. Сыграло роль в падении Рима и то, что если на первых стадиях своего развития, когда он вырастал из маленькой республики в мировую империю, Риму пришлось иметь дело со своими врагами в строгой постепенности и он сокрушал их одного за другим, то в момент его падения, с конца IV в., на западную половину империи обрушиваются сразу все ее враги. Он рассматривает переселение народов, вторжение варваров как одновременное нападение на Рим с разных сторон, которое и положило конец ослабевшей Римской империи-

Здесь Монтескье подходит к вопросу о происхождении феодальных учреждений, излагая их историю в форме полемики со своими предшественниками.

Еще в начале XVIII в. возникла ученая полемика, в которой, мож-до сказать, оформились те точки зрения, с которыми нам приходится до сих пор постоянно встречаться при изучении средневековой истории, именно точка зрения «германистов» и «романистов». Если мы будем искать корни этих теорий, то нам придется уйти очень далеко, но окончательное или во всяком случае более или менее четкое оформление эти теории получили в начале XVIII в. Здесь надо прежде всего упомянуть работу графа Буленвилье — «История древнего политического строя Франции» i.

Граф Акри де Булеивилье (1658—1722) не историк-специалист, это аристократ, дилетант, любитель истории ради фамильных древностей, титулов, ищущий в истории прежде всего то, что могло бы так или иначе удовлетворить его аристократическое тщеславие. У него есть и определенные политические идеи. Он представитель феодальной оппозиции времени Людовика XIV, представитель тех групп среди аристократии, которые были недовольны «уравнительными» тенденциями французской монархии. Под этим разумелось то, что монархия возводит в дворянское достоинство людей третьего сословия, что она поручает важные отрасли государственного управления не людям высокого аристократического происхождения, а выходцам из среды буржуазии, наконец, то, что дворянство лишается его прежнего политического значения. Это направление резко выразилось в мемуарах герцога Сен-Симона5. Представителем этого же направления был и граф Буленвилье. У него имеются попытки осветить историю Франции с точки зрения аристократической оппозиции.

Главным источником для Буленвилье являются законодательные памятники.эпохи Меровингов и Каролингов, изданные Балюзом. Буленвилье возводит привилегии французской аристократии еще к эпохе древних германцев. По его мнению, основной принцип — «свобода», якобы выдвинутый еще Тацитом, является наследственной привилегией знати. Каковы же признаки этой свободы? Это право личной расправы, право мстить за нанесенные обиды, право частной войны, даже право войны против короля. Всему этому Буленвилье стремился придать возможно большее значение в истории. Эти привилегии знати он противопоставляет абсолютизму монархов. На этом он строит свою историческую концепцию, с этим связано у него полное презрение к третьему сословию, под которым он подразумевает всех непривилегированных, начиная от буржуазии и кончая крепостными крестьянами. Таким образом, по мнению Буленвилье, основы привилегий аристократии лежат еще в лесах древней Германии, подобно тому как, по мнению Монтескье, в этих же лесах лежат начала английской конституции.

Решающим в образовании современного французского общества, по Буленвилье, был момент завоевания Галлии франками. Именно тогда складываются основы французского общественного строя. Буленвилье очень часто называет франков французами. Он говорит, что французы завоевали Галлию и установили там свой строй, между тем как местное, галльское население получило особое устройство, которое представляет собой нечто среднее между свободой и римским рабством, т. е, крепостное состояние. Эта масса галлов была лишена всех политических прав. В значительной степени она была лишена и права собственности и была предназначена завоевателями для обработки земли. Таким образом, галлы стали подданными, а франки, принесшие из лесов Германии свободу,— господами. Он говорит, что все франки стали дворянами, а все галлы — простонародьем. Французы, или франки, по происхождению, именно по своей племенной принадлежности стали знатью. Все они были свободны и равны между собой. Буленвилье не устает подчеркивать тот момент, что для германской свободы характерно также и равенство. Но это не демократический принцип. Он говорит о равенстве знати — все знатные, все дворяне равны между собой. Эта идея очень ценна для него с политической точки зрения. Отсюда вытекает, что и король не имеет особых причин возвышаться над прочей знатью. Хлодвиг, по его мнению, являлся лишь выборным предводителем войска равных.

Эти франки, или французы, т. е. верхний слой населения Франции, пользовались рядом привилегий: прежде всего изъятием из-под действия налоговой системы, т. е. освобождением от всех податей, исключительным правом пользоваться государственными доменами (по мнению Буленвилье, terra Salica — это государственный домен), правом суда пэров, правом суда над подданными галлами, правом частной войны, правом защищаться и нападать с оружием, правом голосовать и обсуждать законы на общем собрании французов. Вот, с точки зрения Буленвилье, та основа, из которой развились все Дальнейшие французские учреждения.

Таким образом, для Буленвилье самое племенное происхождение—от галлов нлн от франков — является основой для социального разделения 6.

По мнению Буленвилье, народное собрание, на котором будто бы франки, т. е. аристократическая часть французского общества, прини-; мали законы, было укреплено Карлом Великим. При Карле Великом; это собрание издавало законы, определяло порядок управления н раздачу должностей, судило по важнейшим делам. Но в конце царствования династии Каролингов эти собрания прекращаются в связи с общим распадом страны.

Передача власти Капетингам, по мнению Буленвилье, была актом незаконным. Капетинги не имели никакого права на корону. Но в то время французская аристократия еще сохраняла свои прежние права, сохранилась к система феодов, установленная Карлом Великим. Кроме того, хотя собрания аристократии в то время уже теряют свое значение, но все же аристократия пользуется привилегией политического влияния и почета. Из представителей аристократии состоял Совет государя, они командовали войсками. Но это почетное верховное положенле аристократии, являющейся прямыми потомками франков-завоевателей, было поколеблено двумя событиями большой важности: прежде всего освобождением крепостных — сервов, которые были галлами по происхождению. Это освобождение, которое началось с городов и потом распространилось на деревню, подорвало прежнее положение аристократии.

Другим важным моментом явилось то, что бывшие крепостные стали подниматься до положения, равного с их господами. Короли дают им дворянское достоинство, назначают на высшие должности и оттесняют родовую знать. Здесь мы слышим голос обиженного возвышением третьего сословия аристократа. Все короли Капетинги проводили сознательную политику унижения знати ради своего деспотизма. Филипп II Август начал эту политику, Филипп IV ей следовал, Людовик XI дал ей завершение. Самой фатальной политикой была политика кардинала Ришелье и Людовика XIV, которые за 50 лет сделали в этом направлении больше, чем все их предшественники.

Таковы идеи, развитые Буленвилье в его «Истории», Это произведение было написано настолько в антиабсолютистском духе, что при его жизни оно не появилось, а было издано за границей уже после его смерти, в 1727 г.

В другом своем сочинении—«Письма о парламенте»7, тоже опубликованном уже после его смерти, Буленвилье дает историю Генеральных штатов в XIV—XV вв., резко противопоставляя сословную монархию монархии абсолютной.

После смерти Людовика XIV Буленвилье подал регенту записку, в которой предлагал созвать Генеральные штаты. Он думал, что Генеральные штаты могут послужить делу восстановлення влияния аристо* кратии во Франции.

Из всех идей Буленвилье наибольшую популярность среди дворянства и наибольшую критику среди передовых слоев французского общества вызвала его идея двух рас — франкской и галльской,— согласно которой франки—завоеватели галлов, а галлы — покоренный ими народ. (Я говорю здесь о расах не в расистском смысле, этот момент, как уже упоминалось, не является решающим у Буленвилье.)

Теорию Буленвилье еще нельзя назвать гермаиистической теорией. Это теория двух рас — теория до известной степени дуалистическая, не дающая никакого высшего синтеза, а как бы разрубающая французскую нацию на две части, но в ней уже содержатся элементы будущей гермаиистической теории.

Книга Буленвилье вызвала целый ряд возражений. Среди этих возражений особым вниманием пользовались возражения, выдвинутые в книге аббата Жана Дюбо (1670—1742), который был непременным секретарем Французской академии и обладал весьма солидной ученостью. Книга Дюбо «Критическая история установления французской монархии в Галлии»8 (2734) оказала огромное влияние на историографию XIX в., в частности на Савиньи, Фюстель де Куланжа, отчасти на Допша.

Она является ответом на трехтомную работу Буленвилье, но работа Буленвилье состоит из трех маленьких томов, а те три тома, которые составляют ответ Дюбо, являются огромными томами in quarto.

Уже по своим размерам эта работа действительно подавляет сравнительно небольшую работу Буленвилье. Ученость Дюбо обширна, она гораздо больше, чем у Буленвилье.

Посмотрим, каковы же идеи Дюбо, который выступил как защитник интересов третьего сословия. В качестве отпора теории аристократа Булепнплье Дюбо выдвинул романистическую точку зрения на происхождение феодализма.

Он утверждал, что завоевание Галлии франками есть историческая фантазия. Франки никогда не завоевывали Галлию, они явились в Галлию как союзники римского народа, а вовсе не как его враги. Если их короли стали самостоятельными королями, то в силу того, что они получили титул от императора, который передал им управление Галлией формальным образом. То обстоятельство, что франкские короли стали правителями Галлии, ни в какой мере не изменило политической системы, которая существовала в Галлии до этого времени. Вся система администрации, все права отдельных лиц, все гражданские и политические порядки остались прежними. Таким образом, не было ни завоевания, ни покорения, ни порабощения одной расы другой.

Каким же образом произошло это резкое разделение на господ, с одной стороны, и на крепостных — с другой? Это уже результат дальнейшего развития, результат развития феодализма. Только четыре века спустя раздробление общества, превращение должностей в наследственные, превращение земельных наделов в сеньории дало результаты, которые Буленвилье рассматривал как результаты завоевания. Именно тогда между королем и народом возвысилась каста господ и Галлия превратилась в завоеванную страну в полном смысле этого слова, где огромная масса населения, то, что можно назвать третьим сословием, была подчинена небольшой кучке аристократии.

Так рисуется представителю третьего сословия процесс образования аристократии. Таким образом, право завоевания, о котором говорит Буленвилье, было отброшено Дюбо совершенно. Знать является поздним произведением феодализации, этого до известной степени упадочного процесса, между тем как королевская власть и третье сословие— буржуазия теснейшим образом связаны с Древним Римом. Я говорю— буржуазия, потому что Дюбо определенно говорит о жителях римских городов как предшественниках французской буржуазии. По его мнению, римские города и после прихода франков сохранили свои муниципальные учреждения, сенат, самоуправление, и все это передалось французским городам, которые являются прямыми наследниками тех учреждений, которые существовали еще в Римской империи. Тот феодализм, который устанавливается во Франции четыре века спустя после прихода франков, этот феодализм, как говорит Дюбо, по своим корням является римским. В Римской империи он находит бенефиции, или феоды. Он думает, Что эти феоды, условное владение землей, давались за обязательство нести военную службу. Наследственными они были только в том случае, если они передавались лицу, имеющему возможность носить оружие. Словом, феодальная система в смысле системы бенефициев, или феодов, существовала уже у древних римлян. У Дюбо в этом отношении было большое смешение понятий. Он смешивал военные бенефиции римских императоров с королевским доменом (terra Salica) меровингскон эпохи.

Дюбо является представителем интересов третьего сословия. Для него господа н третье сословие вовсе не две разные расы — завоевателей и побежденных. Он видит в лице знати кучку узурпаторов, а в представителях третьего сословия — наследников старинных римских вольностей н прав. Третье сословие, как и монархи, с его точки зрения, является наследником Римской империи.

Надо сказать, что Дюбо дает своим взглядам чрезвычайно ученое по видимости обоснование, которое, однако, может вызвать часто лишь досаду у читающего: трудные вопросы он старается утопить во множестве приводимых им текстов. Читатель прямо теряется в массе доказательств, причем часто то или другое положение сначала высказывается только как гипотеза, а затем, после целой кучи аргументов, часто не имеющих прямого отношения к этому положению, Дюбо пишет о высказанной им гипотезе как о чем-то не подлежащем сомнению,

Дюбо такяе свойственна манера цепляться за юридические определения. Всякие внешние моменты, вроде передачи титула франкским королям римскими императорами, он принимает за основание для вывода, что власть франкских королей была делегирована рнмскнму императорами и представляет собой непосредственное продолжение их сласти.

Таким образом, выводы Дюбо следующие: монархия Меровингов и Каролингов является продолжением римской монархии. Под властью этих монархов (но отнюдь не аристократии) Галлия сохранила римское право и прежний социальный строй. Каждый город сохранил свое муниципальное устройство, свой сенат, свою милицию и свое самоуправление. Как франки, так и галло-римляне, которые управлялись разными законами, жили рядом и жили на равном положении. Все они были одинаково допущены к государственным должностям и все были обложены податями. Дюбо решительно отвергает утверждение Буленвилье о том, что франки-завоеватели были освобождены от уплаты податей.

Книга Дюбо пользовалась очень большой популярностью и признанием в ученых кругах Франции того времени. Буке в своем издании «Recueil des historiens de la GauEe et de la France» постоянно ссылается на книгу Дюбо и называет ее автора doctissimus abbas Dubos. Эта книга, несмотря на свой объем и огромный ученый аппарат, неоднократно переиздавалась в XVIII в.

Когда Монтескье писал свой «Дух законов», то в вопросах, связанных с происхождением феодальных учреждений во Франции, господствовали эти две основные теории — теория Буленвилье и теория Дюбо. Монтескье старается занять среднюю позицию. Он говорит о больших трудностях, стоящих перед историком, который пожелает среди этих противоречивых, отрицающих друг друга мнений найти истинный путь. По его мнению, истинный путь лежит посредине, но надо сказать, что нанять эту среднюю позицию Монтескье не всегда удается. Главным образом он обращает свою критику против Дюбо. Слабые стороны его теории ясны для проницательного ума Монтескье. Прежде всего, он сразу же отмечает манеру Дюбо засыпать читателя фактами и текстами для того, чтобы протащить таким образом слабо обоснованную гипотезу. Затем, он очень легко опровергает основную мысль Дюбо о том, что якобы не было никогда франкского завоевания. Он доказывает, что франкское завоевание было, что имело место разорение и т. д. Но это вовсе не значит, что Монтескье хочет стать на точку зрения Буленвилье.

При всей умеренности своего мировоззрения Монтескье отражает во всяком случае буржуазную, а не феодальную точку зрения, на которой стоял Буленвилье. Поэтому он ослабляет значение франкского завоевания, утверждая, что, по его мнению, вслед за завоеванием вовсе не наступило резкого разделения на два сословия, соответствующих двум расам, как думал Буленвилье. По Монтескье, завоевание повлекло за собой, скорее, установление более демократического строя, чем резкое деление на сословия.

Хотя, может быть, теория Монтескье более верна, чем идеи Дюбо и Буленвилье, но обосновывает он ее чрезвычайно неудачно, ссылаясь на совершенно неправильно понятые источники. Например, он говорит о так называемом «персональном праве». Это «персональное право» в эпоху раннего средневековья заключалось в том, что каждый жил по праву своего племени, и право, таким образом, было связано с личностью, а не с территорией, на которой жило данное лицо. Монтескье же считает, что «персональное право» заключалось в том, что каждый мог сам выбирать, по какому праву он желает жить. У каждого, по мнению Монтескье, была свобода такого выбора. Таким образом, салическое право стало основным правом для всего населения и галло-рнмляпе, естественно, желали жить по тому салическому праву, по которому жили варвары. Кроме духовенства, которое пользовалось старым римским правом, все население Галлии после завоевания стало жить по салическому праву.

Неправильно истолковывая некоторые тексты, касающиеся одного или немногих городов Галлии, Монтескье приходит к убеждению, что там сохранилось какое-то представительное учреждение для всего населения, как франкского, так и галльского, какое-то подобие сената, которое продолжало существовать во Франкском государстве. Таким образом, выходит, что представители третьего сословия с ранних пор образовали какое-то политическое собрание и участвовали тем самым в ограничении суверенных прав монарха. Словом, орган, подобный Генеральным штатам, по мнению Монтескье, появляется чуть ли не на заре существования Франции.

Надо сказать, что у Монтескье имеется большое количество чрезвычайно интересных соображений по истории феодального права во Франции, разбросанных по всему «Духу законов» и особенно сконцентрированных в последних его главах. Но наряду с чрезвычайно верными и правильными суждениями, которые часто основываются на историческом чутье этого исключительно одаренного человека, мы часто находим у него весьма поверхностное и неправильное толкование источников, что лишает его суждения научного значения.

Взгляды Монтескье были доведены до гораздо большей систематичности и отчетливости в исторической концепции аббата Габриеля де Бонпо де Мабли э. Его концепция во многом не соответствует историческим фактам, но необычайно характерна для идеологии третьего сословия — буржуазии, уже отчетливо сознающей свои классовые интересы и выставляющей для их подтверждения определенную историческую концепцию.

Мабли известен прежде всего как один из представителей утопического социализма XVIII в. 10.

Но надо сказать, что его коммунистические взгляды оставались в области чистой теории. Когда дело доходило до практического их применения, то Мабли становился чрезвычайно осторожным и выступал, скорее, как идеолог буржуазии и при этом весьма умеренной. В этом любопытная двойственность Мабли. Мы у него видим большой радикализм в теории и чрезвычайно умеренные и приспособленческие точки зрения, когда дело доходит до практики.

Мабли также стоит на почве рационализма. В основу своей исторической теории он кладет естественное право, основанное на естественных свойствах человека и на тех социальных качествах, которые толкают человека к общественности. По Мабли, первоначальный строй общества — это строй коммунистический. Общее владение землей и равенство всех людей есть естественное состояние человечества. На первых порах существования человечества оно было связано с тем, что население было очень редкое, занималось охотой и рыболовством. Таким образом, для создания частной собственности не было предпосылок. Но рост населения постепенно толкает человечество к земледелию. При этом земледелие само по себе вовсе не требует отказа от общности владения землей и не предполагает возникновения частной собственности. Возникновение частной собственности, с точки зрения Мабли, является результатом невежества людей и злоупотреблении. Некоторые ленивые субъекты, не желая работать столько же, сколько остальные, уклонялись от работы. С другой стороны, правители злоупотребляли своими правами, и это привело к тому, что решено было произвести передел земли, отдать каждому часть земли в частную собственность. При этом по невежеству никому не пришло в голову, к каким ужасным последствиям все это должно привести. Частная собственность была нарушением закона природы, поэтому она привела к искажению человеческой природы, к развитию пагубных страстей, к росту неравенства, к разделению общества на классы. Мабли прекрасно видит, какие последствия имеет развитие частной собственности для общества, но не видит никаких практических путей к ее ликвидации, к возвращению людей к прежнему состоянию. Поэтому коммунизм для пего является золотым сном прошлого, навсегда пройденным этапом. Он не видит никаких путей к восстановлению этого порядка в настоящем. По его мнению, богатые люди себялюбивы и жадны, они не откажутся от своего. Он не верит, что путем убеждения можно заставить богатых отказаться от их богатства, а бедные, как он думает, приучены к неравенству, задавлены, невежественны, и нет никакой возможности рассчитывать на то, чтобы они могли сами себя освободить. Поэтому ссли н можно о чем-нибудь думать, то только лишь о частичном смягчении наиболее вопиющих из зол современного общества, главным образом тех, которые связаны с феодальной собственностью.

Таким образом, на практике Мабли из отрицателя собственности вообще превращается в ее охранителя. На практике он выступает как буржуазный реформатор, а не как революционер, как можно было бы л у мать, если судить по его теоретическим воззрениям, согласно которым естественным строем для человечества является коммунизм.

Политические взгляды Мабли тоже в теории отличались крайним радикализмом, а на практике весьма большой умеренностью. В теории Мабли исходит из учения о неотъемлемых правах человеческой личности. Источником всякой верховной власти для него является народ, который создает власть для улучшения своего благосостояния. Если народ ошибся и создал плохую власть, то он может исправить эту ошибку и изменить власть. Народ обязуется повиноваться власти лишь до тех пор, пока она преследует ту цель, для которой была создана, именно счастье народа. Если же правитель нарушает права народа, последний имеет право на" восстание. Для того чтобы иметь хорошие законы, народ должен быть сам себе законодателем. В своих наиболее зрелых произведениях Мабли высказывал сочувствие к республиканским формам правления.

Но опять-таки Мабли не делает всех выводов из этих теоретических положений. На практике он советует осторожные полумеры и не идет дальше требования ограничить власть короля с помощью парламентов и регулярно созываемых Генеральных штатов. Он считает, что во Франции политические преобразования могут быть произведены мирным путем, поскольку там имеются эти учреждения.

Б этом историческом труде Мабли проповедует гражданские доблести, взятые им главным образом из античных примеров, дает целый ряд лозунгов и крылатых г -,ов, которые затем будут непрерывно звучать во время французской революции. Он призывает к свободе, патриотическому самопожертвованию, строгости нравов, республиканским добродетелям. У него постоянно фигурируют такие термины, как «отечество» («1а patrie»), «гражданин» («le*citoycn»), «общая воля» («vo-lonte generale»), «народный суверенитет» («souverainete du peuple»). Все эти формулы, взятые из античности, Мабли старался использовать применительно к французскому народу, решительно разрывая со взглядами, которые высказывались Буленвилье н Дюбо, в целом ряде пунктов примыкая к взглядам Монтескье и развивая их более последовательно.

Составить представление о взглядах Мабли на задачи истории можно хорошо по его небольшой книге «О способе писать историю» 1г, опубликованной в 1783 г. Здесь он в полубеллетристнческой форме, в формо советов другу, который хочет заняться писанием истории, высказывает свои теоретические взгляды на задачи истории.

Мабли предъявляет к историку ряд требований. Историк должен ясно представлять себе, зачем он пишет историю и какие цели себе ставит. Мабли считает, что историк должен быть прежде всего знаком с естественным правом, знать происхождение государственной власти в обществе, знать права и обязанности человека как гражданина и как должностного лица.

Другое требование Маблн к историку — знание политики. Мабли различает два вида политики. Одна основана на законах, установленных природой для счастья человека. Эти законы, по мнению Мабли, неизменны, как сама природа. Другая политика —это порождение страстей, затемняющих наш разум. Надо изучать, конечно, в первую очередь первую политику, другими словами, нужно, изучать то, что можно-назвать моральной философией. Она покажет, чем является то счастье, к которому мы должны стремиться, и те способы, которыми его можно-достичь. Из диалога, который при этом развертывается, видно, что идеалом счастья для Мабли является утопия Томаса Мора. Только стоя на такой точке зрения, по мнению Мабли, историк может найти верный путь, т. е. сказать, насколько то или другое государство приближается к этой естественной политике — «политике природы» («1а politique de la nature») или удаляется от этого идеала. Но в то же время Мабли считает, что нужно изучать и политику страстей, которую мы видим в действительной истории, которая постоянно извращает управление государством.

Маблн отрицательно относится к тому очерку всемирной истории, который дал Вольтер. Вольтер для него является постоянным предметом критики и иногда очень резких выпадов. Мабли — представитель нового, более молодого поколения просветителей, которое Вольтер уже не удовлетворяет. Мабли полагает, что Вольтер преподает плохую политику и плохую мораль и в своих исторических экскурсах обнаруживает невежество и искажение фактов.

Ему кажется крайне безнравственной мысль Вольтера, что морально отрицательные явления в конечном итоге могут иметь благие результаты. Утверждение Вольтера, что развращенный двор папы Льва X содействовал развитию культуры в Европе, приводит Мабли в негодование. Он говорит, что аморальное явление никогда не может содействовать развитию истинного просвещения, а содействует лишь падению нравов. Он не может простить Вольтеру иронию, которая постоянна сопровождает у Вольтера описание ошибок людей. Он с негодованием говорит о «шуточках» Вольтера, который искажает историю, вместо того чтобы ее разъяснять.

Для Мабли история — это прежде всего школа гражданской добродетели. История должна не только просвещать разум, но и направлять сердце, побуждать людей любить добро, общественное благо, отечество, справедливость. Поэтому историк должен углубленно изучать мораль и этому должен учиться прежде всего у древних историков. Мабли оплакивает упадок нравственного чувства у современных ему историков. Историк, по его мнению, должен превозносить добродетель и бичевать все пороки общества, отошедшего от природы. Итак, па мнению Мабли, возвышенная, моральная философия должна лежать в основе всей работы историка.

Мабли протестует против какого бы то ни было внесения историком «божьей руки», «божьей воли» в ход истории. С этой точки зрения он возмущается Страдой, который все победы и успехи испанцев в борьбе с Нидерландами приписывает «божьей воле». Если вводить бога, то нужно его сделать Ответственным также за всевозможные глупости и подлости, которые совершаются в истории.

Задачу всемирной истории Мабли рисует примерно так же, как Тит Ливии, который в начале своей истории говорит: «Не останавливаясь на баснях, которыми наши грубые предки старались прославить свое происхождение, ограничимся тем, что узнаем нравы и законы, гражданские и военные, и знаменитых мужей, которые распространили власть республики на весь мир, а так же как наше благополучие обмануло нас и довело до того фатального нехода, когда под бременем нашей жадности и тщеславия у нас нет даже необходимых сил, чтобы исправиться» 13.

Мабли кажется, что здесь дана программа изучения всей мировой истории, которую можно применить к истории Англии, Франции, Италии, Испании, Германии. Везде сначала наблюдаются варварские нравы в течение ряда столетий, затем ряд, как он говорит, революций, или переворотов. С помощью таких переворотов эти народы были приведены к цивилизации (politesse), которой мы теперь гордимся, но которая представляет лишь новое рабство, потому что она есть результат изнеженных нравов, низких пороков, а не законов, которые приблизили бы нас к Законам Природы (с большой буквы). Заметим, что понятие «Природа» у просветителей вообще играет довольно своеобразную роль. Законы Природы — это то, что сообразно с природой естественного права, это также то, что согласно с разумом, что может осчастливить, облагодетельствовать человечество и в конце концов это те рецепты, которые тот или иной писатель прописывает человечеству. Свои собственные рассуждения, свои соображения, рецепты для облэгодетельствования человечества писатели-просветители часто отождествляют с требованиями природы.

Мабли замечает, что писать всеобщую историю не легко. Прежде всего он боится, что если он напишет историю так, как она есть, то может прослыть плохим гражданином. Да к тому же нельзя доверяться тем грубым и невежественным историкам, которые оставили нам историю новых стран Европы, особенно раннюю их историю. Разве можно доверять такому историку, как Григорий Турекий? Здесь необходимо изучить огромную массу документальных материалов — дипломов, формул. На это нужно убить целую жизнь. А в истории, говорит он, для историка гораздо более важно высказать правильные суждения, чем большую эрудицию.

Мабли высоко ставит Боссюэ, и морализирующий характер истории Боссюэ находит у него сочувствие, хотя общее мировоззрение Боссюэ чуждо Мабли, потому что Боссюэ вводит бога во все акты истории.

Морализирующий характер истории самого Мабли находит яркое выражение в его стремлении вводить в изложение событий речи тех или иных персонажей. Мы знаем, что историки-гуманисты также вводили речи в свое изложение событий, но к XVII в, этот обычай вышел из употребления, а в XVIII в. он был совершенно оставлен. Мабли вовсе не думает, что эти речи могут кого-либо ввести в заблуждение и кто-нибудь подумает, что они были действительно произнесены. Но, с его точки зрения, они являются прекрасным способом морализировать по поводу исторических событий. Мабли полагает, что никогда не будет истории, которая являлась бы одновременно и поучительной, и занимательной, без введения речей.

Какова же общая концепция истории у Мабли? Вся история рисуется ему в основном как регресс, как отход от законов Природы, согласно которым собственность есть величайшее зло и все люди созданы равными, с одинаковыми правами. Этот глубокий пессимизм сказывается и в обрисовках у Мабли современной ему Европы, где он видит только упадок и разрушение и никакой надежды на возвращение к лучшему; всюду люди потеряли всякий интерес к общественным делам. О Франции он говорит так: «Я устал заниматься этой нацией, которая погибла безнадежно и которая вследствие своей непредусмотрительности и легкомыслия вполне заслуживает того, что наши министры всеми презираются» Ч К такому печальному и безвыходному положению человечество привел рост богатств, главный враг Природы и чистоты нравов. Падение человечества усилилось особенно в XVI в., который, по мнению Мабли, оказался наиболее губительным, так как с этого времени началось быстрое развитие торговли и роскоши. Торговля, как считает Мабли,— это нечто чудовищное, само себя разрушающее; купец — это человек без родины; мануфактуры портят рабочих, превращая их в самый низменный сорт людей.

Мабли сочувствует американцам, которые ведут с Англией борьбу за независимость, но боится, что их погубит промышленность и торговля. По его мнению, государство не должно быть богато. Он вообще желал бы, чтобы не было ни финансов, ни государственных долгов и т. п. Он вопреки историческим фактам считает, что бедные народы всегда были победителями богатых народов.

Таким образом, Мабли остается только вздыхать и жалеть о прошлом, но никаких путей к возвращению в это лучшее прошлое, никаких путей к коренному исправлению общества Мабли не видит. По его мнению, общество зашло в тупик н нет ничего, что бы могло его оттуда вывести.

Значительный интерес для нас представляют взгляды Мабли на историю средних веков. Мабли вопреки Буленвилье полагает, что франки и галлы после прихода франков в Галлию составили один народ. Демократия франков передалась и галлам; она освободила их от римского господства. Таким образом, по его мнению, германская демократия является началом политического развития Франции. Это представление о слиянии франков и галлов в один иарод у Мабли, так же как и у Монтескье, основано на неправильном понимании некоторых текстов н особенно на неправильном толковании понятия «персонального права». Мабли. так же как и Монтескье, думает, что «персональное право» заключалось в праве каждого выбирать тот закон, по которому он будет жить. Галло-римское население выбрало франкский закон — «Салическую правду» и тем самым объединилось с франками. Мабли не согласен и с Дюбо. В отличие от него Мабли не приписывает решительно никакого значения римским традициям, в частности муниципальным вольностям, которые, по мнению Дюбо, третье сословие унаследовало еще от римских времен.

Подобно Монтескье, Мабли рисует политическое устройство Франкского государства при Карле Великом как некую идеальную монархию, хотя нарисованная им картина не имеет ничего общего с действительной историей этого периода. В этой идеальной монархии якобы соединялись три основные формы государства: монархия, аристократия и демократия с тремя сословиями (штатами)—духовенством, знатью и народом. Последний, как утверждает Мабли, также принимал участие в законодательстве, осуществлявшемся в периодически созываемых собраниях

Карл Великий, в изображении Мабли,— своеобразная фигура. Это — народолюбец, признающий права народа, философ школы естественного права, подобный просветителям XVIII в. Мабли рисует этого короля как философа и защитника третьего сословия, который внушает этому сословию историческую гордость. Такой идеализированный образ Карла Великого, конечно, очень далек от подлинного облика этого деятеля истории.

В сущности вся книга Мабли представляет собой историю народа, или, лучше сказать, историю тех слоев населения, из которых образуется третье сословие. Но эта история, конечно, совершенно фантастическая. Так же фантастична и история Генеральных штатов при Карле Великом и в более поздний период, которую дает Мабли, хотя, как известно, этого учреждения в то время вовсе не было. Между тем Мабли замечает, что при Карле Великом основным недостатком Генеральных штатов было разделение на три отдельных и независимых сословия и что при преемниках Карла Великого согласие между сословиями нарушается, и народ уже ни во что не ставится. Наследственность должностей, судебные права сеньоров и прочие нововведения довершают этот переворот, совершенно поработивший народ.

Освобождение коммун, борьба городов за свою независимость, по мнению Мабли, отчасти возвращают третьему сословию его былую свободу. Отчасти его права восстанавливаются в Генеральных штатах XIV в. Но в целом Генеральные штаты, установившиеся при Филиппе IV,— лишь тень тех идеальных Генеральных штатов, которые, по мнению Мабли, существовали при Карле Великом. Ближе всего к пониманию прав нации подошли Генеральные штаты J 356—1357 гг.— времени Парижского восстания Этьена Марселя, но их неспособность и непредусмотрительность сделали бесплодной их попытку восстановить свободу. Источником всех дальнейших зол, всего дальнейшего политического порядка Франции, говорит Мабли, является король Карл V, разрушивший Генеральные штаты, чтобы поставить на их место произвол. Правление Карла V было причиной всех дальнейших зол, которые с тех пор удручали монархию. «Нетрудно показать,— пишет Мабли,"—что восстановление этих штатов не таких, какими они были, а таких, какими они должны быть, единственный способ возвратить нам добродетели, которые стали нам чужды и без которых государство в вечной тоске ждет момента свого разрушения» 1S.

Несмотря на свой пессимизм, Мабли все же видит некоторый выход, некоторую возможность улучшения положения Франции — именно в возрождении третьего сословия и в созыве Генеральных штатов. Здесь намечена та позиция, которую буржуазия заняла перед революцией во Франции и которая получила свое осуществление в созыве Генеральных штатов 1789 г.

Многотомная работа Мабли интересна еще своими многочисленными примечаниями, так называемыми «remarques et preuves», содержащими большой полемический материал. Мабли критикует целый ряд авторов и в особенности обрушивается на Дюбо, который тоже был, как мы видели, идеологом буржуазии, но старался связать ее исконные вольности не с франкским периодом, не с эпохой освобождения от владычества Рима, а с римскими временами. Мабли нападает на основную идею Дюбо — сохранность римских учреждений. И здесь он обнаружил большую историческую проницательность, отмечая искусственность всех построений Дюбо, который старается позднейшие средневековые городские институты связать с римскими муниципальными учреждениями. Он указал на ряд ошибок Дюбо, смешивавшего, например, римские бенефиции с terra Salica, и др.

Таким образом, «Замечания по поводу французской истории» Мабли дают нам историю средних веков, написанную с позиций буржуазии, политическую программу третьего сословия XVIII в., опрокинутую в прошлое.

Успех книги Мабли был огромен. В ней верхушечные слои буржуазии Франции нашли свою историческую идеологию. В 1787 г., совсем незадолго до революции, Академия надписей и изящных искусств объявила конкурс на похвальное слово Мабли. Премию получил аббат Бризар за свою работу «Историческое восхваление Мабли»16. Что именно отмечал Бризар как особенную заслугу Мабли? Это чрезвычайно интересно, потому что показывает, как воспринималась современниками историческая концепция Мабли. Бризар прежде всего отмечает, что к истории Мабли видно, как свобода выходит вместе с франками из лесов Германии и освобождает Галлию от угнетения римлянами и как на почве этой свободной и республиканской конституции древних франков утверждается основание французской монархии.

Другой заслугой Мабли Бризар считает характеристику правления Карла Великого, то, что он показал этого короля как патриота, как мудрого законодателя, признающего неотъемлемые права человека, как своего рода пример современной монархии.

Мы видим, таким образом, что уже в XVIII в. складываются те основные направления в трактовке проблемы отношений средневековья к античности, с которыми нам приходится встречаться постоянно и до настоящего времени.

Наиболее последовательно «германизм» представлен у Буленвилье, для которого весь государственный и общественный строй раннего средневековья порожден германским завоеванием. Германцы, завоеватели римлян, господа в силу своего права завоевания, устанавливают свой общественный строй. Это свобода, но свобода только для господ, только для господствующего класса, для дворянства. Что же касается галло-римлян, то это — бесправные крепостные, у них нет ни политических прав, ни политических традиций. Буленвилье отмечает отрицательную роль монархии, которая, по его мнению, систематически подрывала права сеньоров.

Если германистическая точка зрения была наиболее ярко выражена у Буленвилье, то романистическая точка зрения была в законченной форме выражена Дюбо. Когда мы его читаем, то нам может показаться, что мы читаем Фюстель де Куланжа. Для Дюбо германского завоевания вовсе не было. Германцы выступают не как завоеватели, а как союзники римлян. Они подчиняются римским учреждениям. Германские короли получают свои полномочия от римского императора; германцы усваивают римскую культуру; галло-римское население, особенна население городов, сохраняет свои муниципальные вольности, которые оно унаследовало от римлян; франки и галлы живут рядом на данной территории на одинаковых правах. Отношения между ними складываются вовсе не по линии расовой или племенной, а в результате развития общих для всех феодальных учреждений.

Монтескье пытался дать синтез обеих точек зрения. Он полагал, что завоевание имело место, но оно принесло галло-римскому населению не порабощение, а, напротив, освобождение от деспотизма Римской империи. Галло-римляне начинают жить по франкскому праву, но сохраняют некоторые учреждения от римской эпохи, например фантастическое подобие сената, о котором говорит Монтескье.

Мабли ближе всех своих современников подошел к правильному решению проблемы происхождения феодализма, хотя некоторые документы он понял и истолковал неверно. Он был прав, утверждая, что франкское завоевание освободило галло-римлян от римского деспотизма н дало им демократические учреждения, которые только в дальнейшем стали развиваться в феодальные. Но, конечно, нарисованная Мабли картина Генеральных штатов при Карле Великом и вообще изображение политики этого короля — совершенно фантастичны, тут очень мало исторической правды.

Когда мы говорили о Мабли, нам пришлось указывать на его отрицательное отношение к историческим взглядам Вольтера. Это, видимо, связано и с некоторыми расхождениями в их политических взглядах. Для Вольтера политическим идеалом являлась абсолютная монархия, правда в форме просвещенного абсолютизма, направленного на благо народа. У Мабли идеалы третьего сословия высказаны более решительно, что выражается в его требовании созыва Генеральных штатов. Но в целом политические взгляды Мабли очень туманны и противоречивы. Мабли в некоторых своих теоретических высказываниях подошел к идеям буржуазной демократии и даже социализма, но эти идеи выражены у него еше в неясной, утопической форме и крайне непоследовательно.

Основные идеи французского писателя, правоведа и философа изложены в этой статье.

Шарль Луи Монтескье основные идеи кратко

Шарль Луи Монтескье о законах

Прежде чем появиться законам основанным людьми, должно была быть возможность правильных отношений, которые предшествуют определившему их позитивному закону. У людей есть законы, устанавливающие взаимоотношения между управляемыми и правителями, это называется политическое право. Так же есть законы, которые обуславливают отношения людей между собой, это гражданское право.

Человек управляется вечными природными законами. Но люди руководствуясь собственным побуждениями часто нарушает и эти естественные природные законы, и непостоянные людские законы. В философии Монтескье кратко написано, что необходимость в общих законах, для людей, живущих в обществе, обуславливает необходимость формирования государства. Для формирования государства (политического состояния) и утверждения общих законов нужно гражданское состояние (единство воли)

Шарль Луи Монтескье о власти

Каждое современное государство должно иметь три власти: первая – законодательная власть; вторая – исполнительная власть; третья – судебная власть. А возглавлять исполнительную власть должен Король (Президент).

Шарль Луи Монтескье о войне

Когда люди объединяются в обществе, они лишаются осознания своей слабости. Равенство, существовавшее до этих пор исчезает, и развязывается война. Любое общество начинает осознавать свою силу, и в результате возникает война между народами. Отдельные личности начинают чувствовать свою силу, и как результат война между некоторыми личностями. Война преследует своей целью - победу, победа в свою очередь – завоевание, а завоевание – сохранение. Из данного принципа и должны происходить законы, которые образовывают международное право.

Шарль Луи Монтескье о духе народа

Философия Монтескье кратко говорит и про т.н. «дух народа». Мыслитель писал, что управляет миром не божий промысел или судьба, а работающие в каждом обществе непредвзятые совместные причины физического и нравственного порядка, которые определяют «дух народа» и соответственные ему нормы и формы юридический и государственной жизни.

Людьми правят многие вещи: примеры прошлого, законы, обычаи, религия, нравы; из этого и создается коллективный дух народа. Надо избегать всего, что может повлечь изменение этого духа, ведь он не враждебен принципам правления. Так как все что мы делаем свободно и в созвучии с нашим природным гением, мы делаем лучше всего.

Шарль Луи Монтескье о трех образах правления

Главная цель раздела властей по философии Монтескье – это стремление избежать злоупотребления властью. По теории Монтескье основным условием для обеспечения политической независимости в ее связях с государственным устройством является деление и взаимное сдерживание власти.

Существует три типа правления: деспотический, монархический и республиканский. Правление, где главная власть находится в руках всего народа (демократия), и или у его части (аристократия), называется – республиканским правлением. Если же правит один человек, но при помощи обязательных законов установленных сообща с дворянством (оно не дает превратить монархию в деспотию) – это монархическое правление. Если же вся власть находится в руках одного человека, и не соблюдаются ни правила ни законы, то это, несомненно, деспотическое правление.

Основные позиции правления:

В республике – добродетель и достоинство,

При монархии – честь и уважение,

При деспотии – страх и тирания.

Главный закон демократии — это закон, по которому вся законодательная власть принадлежит народу. Но к постоянным законам необходимы еще и постановления сената. Последние относятся к нормативам временного действия.

К основополагающим законам аристократии Монтескье относит те законы, которые обуславливают право определенной части народа участвовать в издании законов, а затем наблюдать за их соблюдением. Философ отмечал, что по его личному мнению именно так и должно определяться основное направление аристократического законодательства в общем.

При монархическом правлении главные законы определяют наличие посредников, которые помогают контролировать власть. Главный посредник это дворянство, без них монарх может стать деспотом.

Шарль Луи Монтескье о свободе

В философии Монтескье кратко расписаны основные положения о «Политическом либерализме» – приоритете свободы индивида.

Монтескье считал, что свободу можно обеспечить только лишь при помощи закона: «Свобода – это и есть право делать все, что разрешается законом».

Монтескье писал, что отдельные личности – это основа общества и закона. Институты существуют только для того, чтобы все индивидуумы получили реальную власть.

Итого: индивид должен быть свободен (это необходимо для общественного развития), свобода в экономике (конкуренция, частное предпринимательство), свобода в политике (расширение свобод и прав граждан, парламентская демократия, правовое государство).

Надеемся, что из этой статьи Вы узнали об основных идея Монтескье.

Французский философ Шарль Луи де Монтескье (1689 - 1755) жил и писал свои труды в XVIII веке, который часто называют веком Просвещения. В этот период методом обоснования политических и правовых доктрин стал рационализм. Тогда же ряд политико-правовых концепций приобретает классические формы.

Ш. Монтескье, развивая теорию, начало которой заложил Джон Локк, создал своего рода эталон просветительской политической теории. Его главный труд «О духе законов» (1748). В данном труде он рассматривает возникновение политически организованного общества как исторический процесс, а государство и законы, по его мнению, появляются вследствие войн. Не имея достаточного количества материалов, чтобы построить общую теорию происхождения государства, мыслитель пытается подойти к этой проблеме путем анализа процессов зарождения социальных и правовых институтов. Следует отметить то, что Ш. Монтескье был противником внесения в понятие естественного состояния таких социальных явлений как собственность (Дж. Локк) и война (Т. Гоббс).

Закономерности общественной жизни он раскрывал через понятие общественного духа нации (отсюда и название его главного труда - «О духе законов»).

Согласно учению Ш. Монтескье, на общественный дух, нравы и законы нации воздействуют две группы причин:

1) физические причины;

2) моральные причины;

К группе физических причин относятся климат, состояние почвы, размеры и положение страны, численность населения и пр.

Например, на юге жаркий климат, из-за этого люди там ленивы и работают только из страха наказания; в таких странах, как правило, царит деспотизм.

Ш. Монтескье отождествлял политическую свободу с личной безопасностью, гражданскими правами и независимостью индивида от произвола властей. Для него свобода - это право делать все, что не запрещено законами. Основывая идеал свободы, он исследовал существовавшие в то время формы государства.

Исходя из результатов своих исследований, Ш. Монтескье выделил 3 вида правления:

1. республика;

2. монархия;

3. деспотия.

Каждый из этих видов правления имеет свой собственный принцип, характеризующий государственную власть с деятельной стороны, с точки зрения ее взаимоотношений с гражданами.

Республика - это государство, где власть принадлежит либо всему народу (демократическая республика), либо его части (аристократическая республика). Основной принцип республики - политическая добродетель, т.е. любовь к отечеству: демократическая республика в этом вопросе стремится к равенству, а аристократическая - к умеренности.

Монархия - это единоличное правление, опирающееся на закон; ее принципом служит честь, а носителем этого принципа Ш. Монтескье считал дворянство.

Деспотия - это единоличное правление, основанное на беззаконии и произволе. Деспотия держится на страхе и является неправильной, неверной формой государственного устройства.

Шарль Монтескье считал, что республика характерна для небольшого государства, монархия - для государств средней величины, империя - для обширных империй. Однако в своем трактате «О духе законов» он теоретически предполагал возможность республиканского правления в крупном государстве, но только при условии его федеративного устройства.

Сам Шарль Монтескье идеальным типом правления считал демократическую республику, но в тот период истории такой тип являлся неосуществимым: в условиях социального неравенства добиться политического и морального единства общества, прямого правления народа было невозможно. Поэтому более жизненной, как и Дж. Локк, считал ограниченную монархию, при котором правление монарха уравновешивается правлением представителей народа.

Для обеспечения законности и свободы и в республике, и в монархии (о деспотии здесь не говорится, потому что уже по определению законность и свобода ей чужды) власть должна быть разделена.

Развивая идею Дж. Локка, Шарль Монтескье помимо законодательной и исполнительной выделил третью основную ветвь власти - судебную, отделив ее тем самым от законодательной. Судебная власть не является политической. Их задача - это наказание преступников и разрешение конфликтов между частными лицами.

Что касаемо законодательной власти, Монтескье выделил 2 палаты парламента: верхнюю и нижнюю. Верхняя палата состоит из знати и имеет право отменять решения нижней - палаты представителей. Но права верхней палаты ограничены: она может отменить некоторые постановления нижней палаты, но не заменять их другими.

Принцип разделения властей, согласно взглядам мыслителя, состоит прежде всего в том, что они должны принадлежать различным государственным органам. Порядок должен быть таким, чтобы одна власть сдерживала другую.

Ш. Монтескье считал, что эти принципы были воплощены на тот момент в государственном строе Англии, где законодательная власть принадлежит парламенту, исполнительная - королю, а судебная - присяжным. Для того времени учение Монтескье несло серьезные новации.

Закон, по Монтескье, как раз и выражает "момент определяемости, обусловленности и пронизанности тех или иных отношений разумным началом, т. е. присутствие разумного (и необходимого) в этих отношениях" [цит. по 2, с. 252].

Общим понятием закона охватываются все законы -- как неизменные законы, действующие в мире физическом, так и изменчивые законы, действующие в мире разумных существ. Как существо физическое человек, подобно всем другим природным телам, управляется неизменными естественными законами, но как существо разумное и действующее по собственным побуждениям человек (в силу неизбежной ограниченности разума, способности заблуждаться, подверженности влиянию страстей и т.д.) беспрестанно нарушает как эти вечные законы природы, так и изменчивые человеческие законы.

Применительно к человеку законы природы (естественные законы) трактуются Монтескье как законы, которые "вытекают единственно из устройства нашего существа" [цит. по 4, с. 293].

К естественным законам, по которым человек жил в естественном (дообщественном) состоянии, он относит следующие свойства человеческой природы :

стремление к миру,

к добыванию себе пищи,

к отношению с людьми на основе взаимной просьбы,

желание жить в обществе.

Монтескье специально отмечал неправоту Гоббса, приписывавшего людям изначальную агрессивность и желание властвовать друг над другом. Напротив, человек, по Монтескье, "вначале слаб, крайне боязлив и стремится к равенству и миру с другими. Кроме того, идея власти и господства настолько сложна и зависит от такого множества других идей, что не может быть первой во времени идеей человека" .

Но как только люди соединяются в обществе, они утрачивают сознание своей слабости. Исчезает существовавшее между ними равенство, начинаются войны двоякого рода -- между отдельными лицами и между народами. "Появление этих двух видов войны,-- писал Монтескье,-- побуждает установить законы между людьми" .

Появляются :

законы, определяющие отношения между народами (международное право);

законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми (политическое право);

законы, которые определяют отношения всех граждан между собой (гражданское право).

Потребность людей, живущих в обществе, в общих законах обусловливает, согласно Монтескье, необходимость образования государства: "Общество не может существовать без правительства. "Соединение всех отдельных сил,-- как говорит Гравина,-- образует то, что называется политическим состоянием (государством)" .

Такое соединение силы отдельных людей предполагает наличие уже единства их воли, т. е. гражданское состояние. Для образования государства (политического состояния) и установления общих законов необходимо, таким образом, достаточно развитое состояние жизни людей в обществе, которое Монтескье (со ссылкой на Гравину) называет гражданским состоянием .

Положительный (человеческий) закон предполагает объективный характер справедливости и справедливых отношений. Справедливость предшествует положительному закону, а не впервые им создается. "Законам, созданным людьми, должна была, -- подчеркивал Монтескье,-- предшествовать возможность справедливых отношений. Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что до того, как был начертан круг, его радиусы не были равны между собою" [цит. по 2, с. 287].

Закон вообще -- это, по Монтескье, "человеческий разум, управляющий всеми людьми" . Поэтому "политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума" . В процессе реализации такого подхода Монтескье исследует факторы, образующие в своей совокупности "дух законов", т. е. то, что определяет разумность, правомерность, законность и справедливость требований положительного закона.

Перечисляя необходимые отношения, порождающие закон (т. е. законообразующие отношения и факторы), Монтескье прежде всего обращает внимание на характер и свойства народа, которым должен соответствовать закон, устанавливаемый для данного народа. Кстати говоря, также и правительство, соответствующее этим требованиям, расценивается им как наиболее сообразное с природой вещей. Отсюда вытекает и общий вывод о том, что лишь в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными также и для другого народа. Данная идея Монтескье в дальнейшем стала исходным пунктом воззрений представителей исторической школы права (Г. Гуго, К. Савиньи, Г. Пухты и др.) о "народном духе" как основной правообразующей силе и носителе права.

Монтескье отмечает необходимость соответствия "положительных законов природе и принципам установленного правительства (т. е. форме правления), географическим факторам и физическим свойствам страны, ее положению и размерам, ее климату (холодному, жаркому или умеренному), качеству почвы, образу жизни населения (земледельцев, охотников, торговцев и т. д.), его численности, богатству, склонностям, нравам и обычаям и т. д." . Специальное внимание уделяется необходимости учета взаимосвязанности законов (или, как сейчас бы сказали, системной целостности законодательства), особых обстоятельств возникновения того или иного закона, целей законодателя и т. п.

Специальное внимание Монтескье уделяет проблеме соотношения закона и свободы. Он различает два вида законов о политической свободе:

законы, устанавливающие политическую свободу в ее отношении к государственному устройству, и

законы, устанавливающие политическую свободу в ее отношении к гражданину.

Речь, следовательно, идет об институциональном и личностном аспектах политической свободы, подлежащих законодательному закреплению. Без сочетания этих двух аспектов политическая свобода остается неполной, нереальной и необеспеченной. "Может случиться,-- замечает Монтескье,-- что и при свободном государственном строе гражданин не будет свободен, или при свободе гражданина строй все-таки нельзя будет назвать свободным. В этих случаях свобода строя бывает правовая, но не фактическая, а свобода гражданина фактическая, но не правовая".